Нет ничего лучше, чем чашка кофе утром и увольнение бывшего парня Конверс с работы.
Я протянул Брианне свой ежедневник.
— Отмени сегодняшние встречи. Мне нужно кое-что сделать. — Это был точный, хотя и непрофессиональный приказ.
Если говорить конкретнее, то нужно пойти к каждому толстосуму, которые отклонили мою просьбу отменить новую рекламную кампанию и показать им резко падающую таблицу рейтингов, которую я распечатал как последнюю попытку спасти этот тонущий корабль.
Возможно, в прошлую пятницу вечером, когда я разговаривал с Джудит, я был немного драматичен.
Уход из LBC не был в моих планах в ближайшее время, с новой рекламой или без нее. Но я также не хотел лгать ей. И слушал другие предложения, главным образом для того, чтобы большие боссы получили звоночки от своих кротов и поняли, что я серьезно намерен уйти, если мы не приведем все в порядок.
Уволить Милтона, поговорив с моей старой подругой Элизой и сказав ей, что этот ублюдок пытался вернуть мою девушку, было необязательно, но это определенно был приятный бонус. Элиза, тоже выпускница Гарварда, не была впечатлена выходками своего нового бойфренда. Кроме того, Роберт, отец Джудит, очевидно, был в моей команде, потому что решил поделиться со мной этой информацией.
Что касается Джудит, мне нужно было вытащить голову из задницы, пригласить ее на ланч и извиниться за то, что я был таким ублюдком. В очередной раз. Она взяла такси посреди ночи, после того как мы оставили дела — но не оргазмы — незавершенными.
— Да, сэр. О, и сэр, мисс Дэвис здесь, — сказала Брианна записав мои распоряжения на утро.
Я сделал глоток кофе и собрал статистику за эту неделю в большую толстую папку.
— Лили Дэвис? — Я выгнул бровь.
— Нет, сэр, Джина Дэвис. Она спрашивала, не могли бы вы стать Луизой для ее Тельмы.
Я поднял взгляд и увидел, как девушка покусывает нижнюю губу, стараясь скрыть огромную улыбку. Я ухмыльнулся. Туше. Она начала бороться, чего никогда бы не сделала, если бы не Джудит.
Что же касается рассматриваемого вопроса, то Лили, должно быть, сильно пьяна, потому что ни за что в аду и прилегающих к нему районов у нее не хватило бы духу прийти сюда. Дерьмо. Только девять утра.
— Это невозможно. Она знает, что находится в шаге от судебного запрета. — К тому же очень сомневаюсь, что Лили встанет раньше полудня. Если бы гедонизм был работой, эта сука была бы Марком Цукербергом.
— Ну, она здесь и вся в слезах.
— Меня больше интересует, одета ли она. — Я сунул папку в кожаный портфель.
Брианна удивленно моргнула, склонив голову набок.
— Да, сэр, она одета.
Я щелкнул пальцами в сторону двери.
— Впусти ее.
Минуту спустя Лили уже стояла в моем кабинете.
Она появилась в моем кабинете все еще в своей ночной сорочке и жакете. Лили шмыгнула носом, слезы вытекали из глаз, как из сломанного крана. Она вытерла щеки и нос рукавом жакета и выглядела ужасно, но не так, чтобы это меня волновало.
— Что происходит?
— Бабушка умерла. — Лили подавила рыдания.
Встав с места, я бросился к ней. Несмотря на все дерьмо, через которое она заставила меня пройти, мне было больно видеть, как кто-то проходит через потерю кого-то важного. Я глубоко заботился о Маделин, и мне не удалось с ней попрощаться. Женщина даже не знала, что я приходил к ней.
Скрывался от всей семьи Дэвисов, потому что ненавидел их дочь и был слишком занят зализыванием своих ран.
Притянул Лили в объятия, и она, уткнувшись лицом мне в грудь, безудержно зарыдала. Я притянул её ближе и стал раскачивать из стороны в сторону.
— Черт, мне так жаль, — прошептал я, имея это в виду. И это заставило меня почувствовать себя странным образом человеком.
— Я не знаю, что делать, — всхлипнула она, и проблески старой Лили — той, что мне действительно нравилась — просочились сквозь трещины ее покрытой ботоксом кожи. — Ты придешь на похороны?
— Конечно.
Ее бедро прижималось к моему, и я ненавидел это, но не мог остановить, и ненавидел еще больше. Потому что, если это движение было не намеренным, то я бы никогда не простил себя за то, что оттолкнул ее в такой ситуации.
— Все, что нужно твоей семье, я всегда рядом.
— Ты придешь сегодня? Поговоришь с папой? Он реально вне себя. И мама тоже. Мы чувствуем, что ты часть нашей семьи. Потому что в течение очень долгого времени так и было. Бабушка так тебя любила…
— Не очень хорошая идея, учитывая все обстоятельства.
Лили посмотрела на меня и непонимающе моргнула.
— Статья в газете, — отрезал я.
Я не стал добавлять: «та, которую ты слила». Если заговорю об этом, мне придется сказать ей, что думаю о ее версии нашей истории, а сейчас не место и, конечно, не время.
— О, я говорила с ними. Они готовы простить тебя. — Лили отстранилась от меня, быстро вытирая слезы.
«И эта сука с ботоксом возвращается».
— Как мило с их стороны. — Мой сарказм буквально капал на пол.
Я взглянул на часы за ее спиной. Мне нужно было донести эти отчеты до боссов. В то же время я не мог заниматься своими обычными делами.
Может быть, потому, что пытался сделать это, когда умерла Камилла.
После ее похорон я вернулся в офис.
Погрузился в работу.
Ни с кем об этом не говорил.
Построил более высокую, прочную, толстую стену между собой и миром, убедившись, что никто не сможет пройти через нее.
Камилла этого не заслужила. Черт, и Маделин тоже. В конце концов, она была той, кто дала мне самый лучший совет, которому я не потрудился следовать.
Это было после того, как мы рука об руку вышли с «Призрака Оперы». Мы зашли в наш любимый итальянский ресторан, и Маделин спросила, собираюсь ли я жениться на ее внучке.
— Наверное. Именно этого от меня и ждут.
— Но чего хочешь ты сам?
— Сделать Лили счастливой.
«И отца, который, возможно, наконец, примет меня за то, что я принял правильное решение. И мать, которой обычно было все равно».
— А ты сам? Будешь ли ты счастлив?
— Не думаю, что смогу. — И реально так думал. И тогда, и сейчас.
Лицо Маделин вытянулось, она сжала мой бицепс своими хрупкими пальцами и сказала: — Тогда тебе нужно продолжать поиски, потому что моя внучка не та самая.
— Я приду, — сказал я Лили, отступая на шаг.
К черту воротил и к черту сеть. Мне нужно отдать дань уважения женщине, которая поставила мое счастье выше счастья своей семьи.
Лили впилась в мою кожу красными когтями и притянула меня в объятия осьминога.
— Спасибо.
По дороге на работу Леонард Коэн пропел мне в наушниках, что мы растрачиваем сокровище, которое любовь не может себе позволить, и я кивала не только ритму, но и чувству. Мои конверсы сегодня были кроваво-красными, и я провела поездку в поезде, окрашивая их шнурки в черный цвет с помощью маркера.
Войдя в редакцию, я не знала, чего ожидать. Профессиональная сторона, очевидно, будет особенно удручающей. Но прошлой ночью мы с Селианом демонстрировали наши сердца, словно они были выставлены на витрине, когда касались друг друга — вползали и просачивались в души друг друга. А потом я ушла, не оставив ни сообщения, ни телефонного звонка. Не самый зрелый момент, но я была уверена, что ему тоже нужно время подумать.
Я шла по коридору, не обращая внимания на осуждающие взгляды и поднятые брови окружающих. Джессика прошла мимо меня и поморщилась. Она ничего не сказала, но один взгляд на ее лицо сказал мне, что меня ждет неприятный сюрприз.
«Хм. Странно».
Мой телефон дважды пискнул, прежде чем я добралась до своего рабочего места. Бросив рюкзак под сиденье, провела пальцем по сенсорному экрану.
