глаза, и ушла за мамой.
Мама и папа остались с нами в комнате – мы с мамой сели на кровать, – и Осман Мусса стал рассказывать о Канаде, где он жил с самого детства, о беженцах и войне.
Мы не встречались взглядами. Осман смотрел на маму, стараясь заслужить ее доверие. А я временами поднимала глаза на него и изучала: то, как он говорил, как менялось его лицо, – пыталась понять, понравится ли он мне. С этим мужчиной мне предстояло разделить дом и жизнь: готовить для него, вынашивать его детей, потакать его прихотям. Но что я знала о нем? На сомалийском он говорил плохо, как будто недоучил, зато искренне.
Настоящая, глубоко верующая мусульманка помолилась бы Аллаху, чтобы он указал ей путь, дал мудрость и силы, но я не стала. Я чувствовала, что должна разобраться в этом сама. Я вспомнила о той ночи, которую провела с Махмудом, и попыталась представить Османа Муссу в таком свете. Хотела бы я лечь в постель с ним? Об этом я не могла спросить Аллаха.
Кеннеди был великодушным и нежным. Между нами вспыхнула искра, у нас было много общего. Он видел, как я мыла полы и стирала носки, и в любой ситуации любил и уважал меня. Даже с Абширом, зажатым в тиски правил, нас влекло друг к другу. Но Осман Мусса был мне совершенно чужд. Он не отталкивал меня, но и не притягивал. Мне было совершенно все равно, я не испытывала к нему никаких чувств. Кроме того, я не заметила в нем особого интереса ко мне.
Свадьба была назначена на субботу, через шесть дней.
Наша вторая встреча была более интимной. Осман Мусса и его сестра посетили наш дом, я просила Махада и Хавейю побыть с нами, помочь мне оценить этого мужчину. Мама оставила нас, пятерых молодых людей, одних. Я спросила о молитвах. Мне хотелось знать, насколько Осман Мусса религиозен. Я понимала, что должна хоть что-то выяснить о своем будущем муже, потому что, в любом случае, не могла помешать свадьбе. Он явно был знаком с учением Братства, но не был ему так предан, как Иджаабо, что было видно по его одежде. Он носил джинсы и бейсболку, но был тверд в своих убеждениях. Казалось, что в политической ситуации он разбирается гораздо лучше, чем в молитвах.
Я спросила:
– Чего вы ждете от нашего брака? Его сестра возмутилась и сказала:
– Быть может, нам лучше уйти, раз здесь задают такие вопросы?
Но Осман Мусса рассмеялся и ответил:
– Ты подаришь мне шестерых сыновей. Наш дом станет домом для всех Осман Махамуд.
Дальше он все говорил и говорил о том, как выглядят сомалийские девушки, воспитанные, как и он, в Канаде; они все настоящие шлюхи, пьют, ходят на дискотеки, не прячут себя, спят с белыми мужчинами. Они просто неуправляемы; он бы никогда не выбрал такую мать для своих детей. Ему нужна такая девушка, как я: правильно одетая, послушная, безукоризненная, да еще и дочь такого достопочтенного человека, как Хирси Маган.
Мы проверили его знание сомалийского эпоса; сами мы знали его благодаря матери; некоторые легенды были собраны прадедом братьев Абдихалин, что подогревало наше любопытство. Хуже всего было то, что он изо всех сил делал вид, будто понимает, о чем мы говорим, что умаляло его в наших глазах. Мы загадывали ему древние загадки, а он не мог на них ответить.
Мы стали говорить по-английски, полагая, что так ему будет привычнее общаться, чем на сомалийском. Хавейя спросила его, какие книги он читает. Он ответил:
– Хм… Ну, знаете, всякое разное.
Я поняла, что его английский так же плох, как и сомалийский, и что, конечно, он ничего не читал.
Я набралась смелости и попросила его снять бейсболку, что он и сделал. У меня мелькнула мысль, что я смогу влюбиться в него, если увижу его волосы. Но двадцатисемилетний Осман был лысым. В Сомали лысина ассоциируется с мудростью, но этот человек не мог похвастаться умом.
Махад заговорил о политике. Ходили слухи о мире.
– Когда мы вернемся в Сомали, чем вы будете заниматься? – спросил он.
Осман Махад ответил:
– Я, безусловно, получу правительственную должность. Я жил за границей, и я – Осман Махамуд. Единственный выход для Сомали – это Осман Махмуд у руля. Мы люди практичные, умеем руководить.
Никто из нас даже спорить не стал: этот человек – идиот. Он думал, что люди выберут Османа Махамуда; он был тупицей, пошляком и ханжой, типичнейшим представителем Братства. Помню, я подумала: «Неужели Абех действительно хочет так поступить со мной?»
Когда Осман Мусса наконец ушел, я постаралась собраться с силами и взять дело в свои руки. Я оделась и отправилась в Буру-буру, где жил отец. Когда он открыл, я сказала:
– Я не думаю, что мы с Османом Муссой подходим друг другу. Отец широко улыбнулся:
– Ты сделала такой вывод всего за один день?
– Но ты же решил за одну минуту, что мы должны пожениться. Почему же я не могу решить за один день?
– Осман Мусса – сын сына… – Отец перечислил его предков. – У него хорошая работа в Канаде, он не жует кат, опрятный, сильный, усердный. Я отдаю тебя ему, чтобы обеспечить твою безопасность. Церемония состоится в субботу, в доме Фараха Гуре. Уже купили овец и наняли qali. То, что ты против, даже не обсуждается. Мы живем в трудные времена. И конечно же ты не отвергнешь мужа, которого выбрал для тебя отец, только потому, что он не читает романов.
Папа свел все к мелочам. Представляю, каким жалким выглядел бы мой протест, если бы я сказала: «Но у него же нет волос!» И все же я вскинула голову и заявила:
– Я не могу согласиться на это.
– А я не могу принять отказ от того, чего ты еще не пробовала.
– То есть мне нельзя сказать «нет», пока я не выйду замуж?
– Разумеется. Все уже решено.
Меня никто не связывал, не приставлял пистолет к виску. И все же у меня не оставалось выбора.
* * *
В исламе церемония nikah официально связывает жену и мужа. Свидетельство о браке подписано, но после этого не всегда сразу начинаются супружеские отношения. Ночь лишения невинности, как правило, следует после праздника, который заканчивается в доме, где будут жить новобрачные. Отец решил, что nikah будет в субботу, а свадебные празднества пройдут позже, уже в Канаде в семье Османа Муссы.
На следующий день он пришел к нам
