она чуть слышно ахает. Отступает на шаг, но я хватаю ее за запястье.
– Катя, тихо, – говорю я негромко. – Я за тобой.
В глазах тут же испуг. Она приоткрывает рот, но спрашивает не сразу. Словно набирается смелости. А потом. Потом шквал вопросов.
Она сразу же догадалась. Сердце не обманешь.
Хватает меня за грудки и пытается встряхнуть. Смотрит безумными глазами и я понимаю, что она готова расплакаться.
– Катя, – беру уже обе ее руки за запястья. – Поехали.
– Куда? Что с сыном? Амир?
– В больницу, Катя.
Краска резко спадает с ее лица. Она безмолвно шевелит губами и я вижу, как они начинают дрожать. Потом она мотает головой.
– Тамерлан в больнице, Катя. Он, – беру паузу. – Он хочет тебя видеть.
– Что случилось? Что с ним? Амир? – бьет меня кулачками по груди.
– Поехали, Катя. Дорога каждая минута.
И первый всхлип. Она отпускает меня. Закрывает рот руками и я вижу дорожки слез на щеках.
Неужели мне придется еще и ее успокаивать?
Но нет.
Катя вдруг резко выпрямляется, встряхивает головой и произносит решительно:
– Поехали, Амир.
И, не дожидаясь от меня ответа, уже спускается по лестнице.
– Расскажи мне, что случилось, – просит в машине, когда я мчу нас в больницу к сыну.
– Тамерлан попытался сбежать, – отвечаю сухо. Не смотрю в сторону Кати, но остро ощущаю ее взгляд. Она наверняка ждет пояснений. Но я и сам еще не разобрался до конца. Что я могу ей рассказать? – Состояние стабильное у него, – добавляю спустя секунды. – Но требуется переливание крови.
Слышу всхлип. Поворачиваюсь.
Катя сидит, обхватив голову руками.
– Мы виноваты, – шепчет сквозь слезы. – Мы… Бедный мальчик. Мой мальчик.
– Не надо, Катя, – кладу руку ей на коленку. Пытаюсь успокоить. Но она дергает ногу в сторону. Стряхивает мою руку.
Остаток пути мы едем в тишине. Я не знаю, что еще ей сказать. Пока не знаю. Хотя есть многое, что мы должны обсудить. Но сейчас это все меркнет.
В больнице я сразу же иду в кабинет врача. Он долго спорит и отказывается впускать нас с Катей к сыну. Но я убеждаю его, что мальчику это необходимо. Я привез ему то, что он просил. Это должно придать ему сил. Ведь нет ничего важнее заботы родных.
В конце концов, врач машет рукой и мы втроем идем к палате Тамерлана.
– Я одна зайду, – холодно говорит Катя, не глядя мне в глаза. Я не готов сейчас спорить с ней. Поэтому лишь молчу в ответ.
Она сама открывает дверь и я вижу по ее глазам, какую боль она испытывает от взгляда на крохотное тельце, лежащее на кровати.
Я не захожу в палату, стою в дверях и лишь наблюдаю.
Вижу, как Катя тихо ступает к кровати, смахивает слезы и глубоко вдыхает. Наверное, пытается успокоиться.
– Сынок, – доносится до меня тихий шепот.
Тамерлан тут же приоткрывает глаза. Поворачивается по сторонам, ищет. Находит. И дергается. Пытается привстать. Но не может.
– Мама, – шепчет губами. Хмурится.
Катя кидается к нему и падает на колени перед кроватью. Берет в руки его ладошку, целует, прижимает к себе.
Я смотрю на это и острые иглы пронзают сердце. Я вижу безграничную любовь матери к сыну и сына к матери. Вижу это и понимаю, что их нельзя разлучать. Нельзя.
Катя проводит в палате всего несколько минут. Больше нельзя. Но по огоньку в глазах Тамерлана я понимаю, насколько это было важно для него и сколько сил ему придало. Но и Катя держится молодцом. Не плачет. Пытается улыбаться, ободряя малыша.
Когда она выходит из палаты, то не смотрит на меня. Обращается сразу к доктору:
– Амир Каримович сказал, что Мат… – запинается, – мальчику нужна кровь. Я готова сдать сколько нужно.
Это ее «Амир Каримович» больно бьет, но я лишь стискиваю зубы. Катя ведет себя так, словно меня нет здесь. Не смотрит в мою сторону, разговаривает только с доктором.
– А у вас группы совпадают? – звучит вопрос врача.
– Да, – кивает Катя. – Пару лет назад это выяснилось. И у меня нет противопоказаний. Я хотела бы выступить донором. Чтобы не ждать.
– Но сроки не критичны в данном случае. И, в принципе, нет необходимости…
– Прошу вас, – молит она.
– Доктор, – вступаю в разговор я. – Давайте не будем терять время.
Он кивает и уходит. Оставляет нас одних.
– Катя, – тяну к ней руку, но она отступает.
– Не трогай меня, – наконец, поднимает на меня взгляд своих бездонных глаз. – Я здесь ради малыша.
Я усмехаюсь в ответ. Ее дерзость. Откуда она? Это уже не та Катя.
– Нам все равно надо поговорить, – говорю, пристально глядя ей в глаза. – Катя. Ты же понимаешь, что это нужно малышу. Поэтому тебе придется, – беру ее за запястье и тяну на себя.
Не отпущу.
– Пройдемте, – за спиной раздается женский голос.
– Пусти, Амир, – шипит Катя. – Я должна идти.
Дергает руку и я отпускаю ее.
Катя бросает на меня гневный взгляд и уходит. Я оборачиваюсь и смотрю на хрупкую, но такую сильную сейчас фигуру.
Сажусь на стул в коридоре и, опустив голову, тру ладонью затылок.
Главное, что сыну не угрожает опасность. Все остальное потом. Хотя одна мысль не дает мне покоя.
Почему моя группа крови не совпадает с группой крови Тамерлана, а группа крови Кати совпадает? Почему так?
Какой-то червь сомнения гложет в груди, но я отгоняю эти мысли. Сейчас не до них.
Вижу, как Катю ведут куда-то. Ко мне подходит доктор.
– Да, группы совпали. Противопоказаний нет. Но окончательное решение за вами.
Непонимающе смотрю на него.
– Вы должны дать согласие на переливание крови.
– Разумеется, – отвечаю уверенно. – От меня еще что-то нужно?
– Нет.
И он уходит.
Время идет мучительно долго. Каждая минута дается мне с трудом. На каждый шорох я смотрю на двери, но они остаются закрытыми.
Наконец, сначала выходит медсестра. Быстро скрывается за другой дверью. Я даже не успеваю ничего спросить у нее. Потом появляется доктор. Сам идет ко мне и я встаю и бегу к нему навстречу.
– Все в порядке, – со слабой улыбкой произносит он. – Все нормально прошло. Мальчик молодец. И Екатерина молодец.
– Как они?
– Тамерлан спит. Мы его усыпили специально. Иначе был бы слишком большой стресс для ребенка. Проснется, скорее всего, утром.
– А Катя? Екатерина как?
– Слабость наблюдается. Но такое бывает. Понаблюдаем.
– А я могу ее домой забрать? Ничего же серьезного?
– В принципе, нет, – он задумчиво пожимает плечами. – Ей просто покой нужен.
– Тогда я заберу ее.
– Да, но она еще слаба. Ей лучше пока не
