— Странно, что всю жизнь мне твердили обратное! Знаешь, Тася, через сколько всяких комиссий я прошёл? Психологи, следователи, адвокаты… Тебе было шесть! Тебя не трогали! Тебе, сука, поверили на слово, как и этому психу Савицкому. Что с него взять, верно? Господи, Тася, ты хотя бы сейчас объясни мне, за что ты со мной так!
— Я испугалась… — Закрываю глаза, чтобы не видеть презрительного взгляда Турчина — невыносимого, слишком тяжёлого, слишком безнадёжного.
— А я не испугался?! — Пирс снова начинает раскачиваться. — Я, мать твою, не испугался?! — орёт Турчин всё громче.
Я понимаю, что обязана извиниться. Но, чёрт, как же тяжело признавать свою вину!
— Почему ты не настоял на своём? Почему все поверили мне, а не тебе?
— Может, потому, что вас было двое, а я один?
— Прости! — Я наконец произношу главное, но открывать глаза не спешу.
— Так не пойдёт! — Чувствую, что Турчин совсем близко. Его дыхание, тяжёлое и шумное, так и царапает слух. — Посмотри на меня, Тася! В лицо мне скажи, как ненавидишь! Ну же, давай! — Он срывается на крик.
Послушно распахиваю глаза и тут же натыкаюсь на испепеляющий взгляд изумрудных глаз Турчина. Позабыв об опасности, делаю шаг назад — так сильно меня пугает парень, которому я своими руками сломала всю жизнь. Пятками ощущаю край деревяшки, за которым плещется бездна, и почти не дышу.
— Прости, — пытаюсь извиниться, хоть и понимаю, что слова ничего не изменят. — Прости меня, — повторяю снова и снова, но вот незадача: легче не становится ни мне, ни Ару.
— Отойди от неё, Турчин! — Мои тщетные попытки искупить вину прерывает яростный баритон Савицкого, доносящийся с берега. Я тут же по привычке закрываю лицо руками и едва не падаю, потеряв равновесие.
— О! Долго соображал! — голосит Турчин, подхватывая меня за предплечья в самый последний момент. — Теперь вся троица в сборе! Жаль, не зима, правда?
— Тася, с тобой всё в порядке? — кричит Гера и, судя по голосу, подходит ближе.
— Да! — восклицаю, подглядывая за Савицким сквозь пальцы — Уходи! — умоляю, предчувствуя беду.
— О! — Турчин с силой оттаскивает меня от края пирса и наконец отпускает. — А я, похоже, многое пропустил!
Арик оборачивается к Савицкому и, позабыв обо мне, идёт навстречу бывшему другу.
— Какая трепетная забота! И давно? — ехидно напевает по пути.
И чем дальше от меня отходит Ар, тем сильнее начинает трясти Савицкого.
Я, Турчин, глубина — три главных триггера Геры прямо сейчас в шаге от него.
— Арик, не надо! Прошу! — слёзно кричу в спину парня. — Гера не виноват! Это всё я!
— О-го-го! — чешет затылок Турчин, с кривой ухмылкой поглядывая то на меня, то на Геру. — Вот и разгадка, да?
— Заткнись! — шипит Савицкий, едва контролируя свое непослушное сознание.
— Эй, мелкая! — Турчин совершенно не обращает внимания на приступ Геры, а быть может, тот ему только в радость. — Это что получается? Я своими руками тебя под местного психа положил? А ты, Герыч, не расскажешь по старой дружбе, как уломал эту козочку? А то я и так и сяк к ней, а она всё нос воротит!
— Не надо! — Прикрываю лицо рукавом свитера, а сама подбегаю к Турчину и дёргаю его на себя: лишь бы остановился, лишь бы отвернулся от Савицкого. — Гера, уходи! Я умоляю тебя! Уходи!
— Говори! — рычит Савицкий, словно ему заживо ломают кости, и пристально смотрит на Ара.
— А что тут говорить? — ржёт Турчин, замерев посередине пирса, ровно в том месте, где много лет назад я упала на чёртов лёд. — Ты подумал, что тебя, психа, полюбить можно? Ни черта подобного! Тасенька просто отрабатывала бабки.
— Не слушай его!
— Сначала на твоей голой заднице она искала бабочку, потом разнюхивала информацию о корявом шраме. Ну а заключительным аккордом стало её прозрение. Что ж, Тасенька, твоя взяла! Ты свободна, Лапина! Твой долг отработан!
— Ты всё вспомнила? — дрожащим голосом обращается ко мне Гера.
— Да! — Простое слово, но оно ножом полосует по сердцу. Гере становится не на шутку плохо. Ещё немного, и его вчерашний срыв покажется нам всем лёгкой разминкой.
— Арик, пожалуйста, хватит! — Я снова пытаюсь достучаться до Турчина. — Разве ты не видишь, как ему плохо? Хочешь отомстить — бей в меня! Это я тогда солгала!
— А знаешь, Тася, ты, пожалуй, права, — смачно выплёвывает слова Турчин, продолжая наслаждаться страданиями Геры. — Тебе было шесть. Всего шесть. А этот ублюдок был моим лучшим другом! И он промолчал! Что ж, вот бумеранг и вернулся!
Турчин разворачивается ко мне слишком резко и неожиданно. Не успеваю опомниться, как он спускает с моих плеч тёплый свитер и туго завязывает его на моей груди, практически полностью обездвиживая руки. Но самое страшное — он открывает взору Геры моё лицо, отчего Савицкому становится в разы хуже.
— Ты знаешь, Герыч, что Тася так и не научилась плавать? — Ар подталкивает меня к краю.
— Не смей! — вопит Савицкий и через силу выпрямляется. Его кулаки сжаты, а в глазах — безумное пламя.
— Да ладно тебе, Гер, скажем потом, что Таська сама в воду упала, — хохочет придурок. — Или могу по старой дружбе свалить всё на тебя! А, как тебе?
Перед глазами всё плывёт. Я понимаю, что Арик просто пытается избавиться от боли, что всё это несерьёзно, что мне ничего не грозит, но сердце всё равно уходит в пятки, а мир перед глазами начинает бесформенно расползаться.
— Ну чего ты весь дрожишь, Герыч? — не унимается Турчин. — Не боись, тебя не посадят. Ты же псих! У тебя даже справка есть!
— Только попробуй её тронуть! — раненым зверем ревёт Савицкий. — Я же убью тебя, гад!
— Чего ты добиваешься? —Я неистово дрожу в руках Ара.
— А может, мне по кайфу смотреть на ваши перепуганные лица! — Выпучив глаза, Турчин нависает надо мной. — Жалкие! Подлые! Ничтожные! Трусливые!
— Ар! — пытаюсь докричаться до Турчина, но тот явно не в себе. Небрежно удерживая меня над водой за один только свитер, он продолжает сходить с ума от своей обиды.
