Он произнес «миллиарды» таким же тоном, каким я произносил «пенни». Для него такая сумма была совсем несущественной.
Килл взял резкий поворот. Я поехал за ним. Мы объезжали что-то, по виду похожее на стрельбище для стрельбы из лука – не то, где занималась Сейлор, которое располагалось в центре города. Это было больше похоже на какой-то лагерь. Я подумал, бывала ли она здесь, а потом вспомнил, что мне насрать, если бывала.
Киллиан спросил меня о колледже, потом о Сейлор (о «дерзкой рыжей», если точнее), а потом сказал самые шокирующие слова, которые когда-либо произносил.
– Фитцпатрики заботятся о своих, Хантер. Тем не менее мне ни к чему говорить, что в нашей семье действует строгая политика жесткого отношения к младшим. Но отец не питает к тебе ненависти.
– Который? – поинтересовался я, когда мы начали возвращаться из леса обратно к конюшням. – Твой или ублюдок из Восточной Европы, который трахнул нашу мать?
– Тот, который важен, – съязвил он. – Тот, который заставляет тебя пройти через ад, чтобы ты смог обзавестись навыками, необходимыми для управления одной из крупнейших корпораций в мире вместе со мной.
– Мне трудно в это поверить.
– Но все же поверь. У всех нас есть шрамы, – сказал Киллиан ледяным тоном. – Но одни предпочитают носить их как дорогие украшения, а другие прятать. Посмотри в глаза своим проблемам, ceann beag. Ведь, знаешь что? Они никуда не денутся.
– Я рад, что тебе удалось с шести лет жить вдали от родителей, от твоей семьи без особых последствий. Но я не ты. И позволь сказать еще кое-что, что может пошатнуть твой мир: тобой я быть тоже не хочу. Я хотел, чтобы у меня был отец. И мать. Брат и маленькая сестренка, черт возьми. Полный комплект. Я не хотел ни частных школ, ни лошадей, ни богатства. Я просто хотел иметь семью.
– Нам обоим не светило иметь семью, – процедил Киллиан, вставляя ноги в стремена будто новичок. Его лошадь взбрыкнула, не привыкшая к тому, чтобы ее хозяин повышал голос.
Я сбавил темп, поглядывая на него.
– Мама принимала антидепрессанты с тех пор, как родилась Эшлинг, и была не в состоянии позаботиться даже о хомяке, не говоря уже о трех детях. Отец редко бывал дома. Большую часть недели ночевал в офисе. Нянькам не разрешалось жить на территории поместья Эйвбери-корт, потому что мама боялась, что отец будет с ними спать, и этот страх не был беспочвенным. Пока тебя не было, она дважды ложилась в лечебницу. Эшлинг перекидывали между нянечками как теннисный мячик. Назвать это бардаком было бы преуменьшением века. Нас отправляли прочь, потому что знали: лучшая возможность выжить в этой семье – это как можно меньше с ней взаимодействовать. Правда в том, что я был рожден, чтобы унаследовать бардак Фитцпатриков и взвалить на свои плечи семейные проблемы, ты был рожден, чтобы отомстить за неверность отца, а бедняжка Эшлинг – чтобы попытаться исправить хаос, который они учинили.
Я не знал, что моя мать страдала от депрессии и зависимости, но был слишком отравлен одиночеством и пренебрежением, чтобы проявить к ней сострадание.
– Ага, ну у тебя получилось. – Я отхаркнул и сплюнул на землю. Не знал об Эшлинг, но меня это не удивило. Моя младшая сестра была как кактус: гибкая, легко приспосабливающаяся и благополучно процветающая практически на пустом месте. Мы с Киллом были другими созданиями – сильными и энергичными, дикими и необузданными.
– Вполне, – произнес он как робот.
– Тебя ведь не беспокоило, что они не уделяли тебе внимания, потому что ты считаешь, будто ты выше любви? – Я сомневался, что он был способен ее испытывать. В своей способности любить я тоже сомневался, но потому что был недостоин любви, не заслуживал ее.
– Любовь – отличная маркетинговая стратегия. Продает кучу книг, фильмов и бриллиантов. В остальном я не считаю себя большим ее поклонником.
– Значит, жениться не собираешься? – спросил я. Киллу было тридцать и примерно такие же перспективы остепениться, как и у гребаного дикого кабана.
– Женюсь, но на той, которая подходит для того, чтобы произвести на свет моих наследников и которой будет комфортно растить их вдали от города и от меня.
– Планируешь совершить путешествие во времени в то столетие, в котором за подобную мысль тебе не отвесят пощечину? – вслух размышлял я.
Киллиан рассмеялся, по-настоящему рассмеялся, и помотал головой, бормоча:
– Немного наивно, даже слишком наивно. Деньги – прекрасный стимул стать кем угодно, даже пресловутым рабом.
– Шовинист, что ли?
– Едва ли. Я не ограничивался женщинами в своем утверждении. Я мог бы укротить любого мужчину за адекватную цену.
Мы вернулись на трассу погруженные в свои мысли. Мне хотелось поскорее уехать отсюда, но вместе с тем побыть подольше. Я много лет не проводил время с Киллианом. Может, вообще никогда. И мне не хотелось возвращаться в квартиру, в которой не было Сейлор. Там всегда было холодно и пусто одному.
Мы доехали до конюшен и спешились. Я вежливо поблагодарил брата.
– Их зовут Вашингтон и Гамильтон, – внезапно хмыкнул он, гладя лошадь по носу.
Она ткнула его мордой в плечо, прося еще ласки, но Килл уже отвернулся и посмотрел на меня. У него был редкий талант давать ровно столько, чтобы захотелось большего, но никогда не приносить удовлетворения.
– А где Франклин, Адамс, Джефферсон, Мэдисон и Джей? – На моем лице возникла язвительная усмешка.
– Отдыхают в стойлах, – ответил он совершенно серьезно. Он выпрямился с мрачным видом, и я вдруг понял, что, возможно, Киллиан Фитцпатрик все же не всегда хотел быть Киллианом Фитцпатриком. Наверное, очень страшно круглыми сутками превосходить всех вокруг.
Черт, я бы умер без одной только возможности материться.
Я покачал головой и закинул руку ему на плечо. Он не сбросил ее, как я ожидал, а только посмотрел на меня с замешательством и презрением.
– Давай я куплю тебе бургер, – предложил я, а сам весь взмок. Отказ меня уничтожит.
– Я не ем мусор, – протянул он. – Но угощу тебя лучшим мясом, которое ты когда-либо пробовал.
Я очень сомневался, что он сможет предложить мне мясо лучше той добычи, которую я отжаривал в последние дни, но все равно согласился.
Когда мы вернулись к его машине, Киллиан сказал:
– Если тронешь девчонку Бреннан, то окажешься полностью в ее власти. Не трогай ее.
– Я смогу с ней справиться, если вообще ее захочу. – Я открыл пассажирскую дверь, а мое настроение резко испортилось.
Мы одновременно пристегнули ремни безопасности.
– Нет, не сможешь, – возразил он.
– А кто может? – фыркнул я, поворачиваясь к нему лицом, когда он завел двигатель. – Видимо, ты?
Он выехал задом с покрытой гравием парковки, убрав руки с руля, чтобы НАДЕТЬ СВОИ ГРЕБАНЫЕ ПЕРЧАТКИ. Я не мог поверить, что погибну во имя превосходного чувства стиля своего брата.
– Да, если бы посчитал, что она достойна затрачиваемых усилий.
– А кто же достоин усилий великого Киллиана Фитцпатрика? – Я устроился в кресле, злобно ухмыляясь. – Наследника западной нефтяной компании со степенью магистра Гарвардской школы бизнеса, лицом бога, телом Адониса и умом тысячи топовых юристов? – Я дословно процитировал то, что пару лет назад было написано о нем в таблоидах.
– Никто, – просто ответил он. – Во всяком случае, никто из тех, кого я встречал.
– Но ты встречался с той принцессой Монако, – заметил я.
Его самые долгие отношения длились полгода. Я подозревал, что причина крылась в том, что женщина была недостаточно близка к нему, чтобы он смог своевременно найти в ней недостатки. Он наконец-то положил руки на чертов руль за пару мгновений до крутого поворота.
– К чему ты клонишь?
– Ты встречаешься, трахаешься, живешь так же, как и я. Просто ты лучше это скрываешь.
– Мы плохи ровно настолько, насколько плохи преступления, за совершением которых пойманы. Учись у лучших и заодно держись подальше от Бреннан и ее подруг, в особенности от двух сестер с погаными манерами. Эшлинг выгуливала их по поместью Эйвбери-корт словно диких рысей, которых поймала в горах.
