– Да-да, — рассеянно подтвердил я, пытаясь пронырнуть под локтем неотступной Брунгильды.
Я увидел на перроне стриженую голову Софьи. Девушка оглядывалась по сторонам, прижимая к груди щенка, и вдруг вскинула вверх руку и радостно замахала кому-то. К ней подошла стройная женщина в белом брючном костюме и темных очках, они обнялись. Софи передала ей щенка, и женщина принялась восторженно тискать его. Тим вытянул шею и лизнул новую знакомую в щеку. Та засмеялась и сдвинула темные очки на лоб. И ночное смутное ощущение повтора вдруг вернулось с новой силой. Мне показалось, что в незнакомке в белом костюме я узнал Алю. Конечно, это ведь ее золотистые волосы, ее высокие скулы и дымчатые глаза. Ее улыбка… Мое проклятие, мой крах, насмешливая гримаса судьбы…
Мать и дочь двинулись вперед по перрону. Я рванулся за ними, грубо отпихнув проводницу.
– Вот хам-то, а… — взвилась она за моей спиной. — А еще интеллигенция, блин!
Но я уже не слышал.
Меня неожиданно ослепила фотовспышка. Перед носом вырос микрофон, и незнакомый голос надсадно заверещал в ухо:
– Никита Дмитриевич, что вы можете сказать об итогах Каннского кинофестиваля? Почему ваша картина, которой прочили мировой успех, не получила ни одной премии?
Значит, план не сработал. Меня все же выследили, несмотря на то что я не полетел прямо в Москву вместе с продюсером, а сделал крюк через Питер. Слабая попытка скрыться от навязчивых расспросов, сохранить в тайне если не сам позорный провал, то хотя бы свои чувства.
Аля и Софи удалялись. Я оттолкнул парня с фотоаппаратом, отмахнулся от бойкой журналистки и бросился следом.
Я бежал, не в силах совладать с колотящимся о ребра сердцем, не замечая сыпавшегося с неба мелкого дождя. Время как будто растянулось, каждое мгновение казалось маленькой вечностью. Я задыхался в липком влажном тумане, нетерпеливо отбиваясь от тех, кто шел мне навстречу, и не слышал, как они раздраженно кричат мне вслед.
В конце концов все лица и пестрые краски вокзала слились для меня в одно разгневанное и размытое пятно — и единственным источником света впереди стало белое видение, почти растворившееся в дымке паровозной гари.
Я бежал все быстрее, чувствуя, что загоняю себя в тупик, в какую-то кошмарную ловушку собственного больного воображения, вызванную, скорее всего, и бессонной ночью, и непостижимым для меня ощущением дежавю, которое возникло с того самого момента, как я зашел в вагон поезда. Я хватал воздух ртом, понимая, что такой бег для меня почти что губителен — помимо прочего, я унаследовал от отца еще и слабое сердце. Но я упорно продолжал преследовать женщину-видение, понимая, что все это уже было тогда, давно, в услужливо похороненных моей натренированной памятью воспоминаниях. Туман, спешащая куда-то толпа, девушка в светлом плаще…
Я догнал их, тронул женщину за плечо и позвал:
– Аля!
Она обернулась. Лицо без возраста. Ухоженная, будто пергаментная кожа. Черные стрелки над глазами, проведенные поверх сетки мелких морщинок. Неестественно гладкая шея — вероятно, результат дорогостоящих операций.
– Простите?
И я вдруг понял, что не могу различить, она ли это. Казалось бы, столько раз видел ее в воспоминаниях, знал каждую родинку на ее лице, каждый изгиб ее всегда желанного тела. Теперь же память словно померкла, и я не мог понять, кто передо мной — постаревшая Аля или незнакомая чужая женщина. Будто бы подсознание, заботясь обо мне, решило выключиться на время. Это лицо — странное, чужое, но в то же время будто бы знакомое… Этот силуэт в клочьями висящем тумане… Проклятая сумасшедшая ночь, чудовищная книга, повисшая в воздухе безнадежность… Неужели я в самом деле схожу с ума?
До меня дошло, что я уже несколько секунд молча разглядываю незнакомку. На меня сердито уставилась Софи.
– Извините, я обознался, — выдавил наконец я.
И в ту же секунду, еще не закончив говорить, понял, что женщина меня узнала. Губы ее сложились в приветливую и удивленную улыбку, она протянула руку, но, услышав мои слова, ее отдернула.
– Бывает, — произнесла она, нервно поправив волосы, подхватила под руку дочь, и они быстро двинулись по перрону к зданию вокзала.
Теперь я был уже убежден, что узнал ее. Узнал, только, как всегда, слишком поздно. Через минуту я уже не мог различить светлый силуэт в вокзальной сутолоке. Сердце встало комом в горле, я не мог дышать и обессиленно опустился на заплеванную вокзальную лавку… Она ли это? Или это бред, видение, результат ночи воспоминаний, обычный мучительный сон?.. Может, и вправду я устал, заработался, переволновался на фестивале и все это мне просто приснилось?
…С тех пор как она ушла, я несколько лет подряд просыпался, не понимая, с кем я и где, ощущая на губах любимое имя… В груди снова что-то кольнуло. Я прикрыл глаза, пытаясь справиться с накатившей болью.
Перед лицом опять щелкнула вспышка. Увидев снова фотокорреспондента, караулившего меня у вагона, я с остервенением поднялся, желая только одного — избавиться от него, и уже размахнулся, чтобы выбить у того из рук массивный фотоаппарат, как вдруг сник, будто ярость моментально вымотала меня, махнул рукой и побрел к зданию вокзала. Наверное, парня похвалят за хороший кадр, подпись подберут соответствующую — «Закат известности» или что-то в этом роде. Черт с ним в самом деле, пусть сдерет с редактора лишнюю пятихатку.
Да здравствует Франция! (фр.)
Чем вы занимаетесь? (фр.)
Это великолепно! (фр.)
Да? (фр.)
Я немного испугалась. (фр.)
Ее обрели… (Цитата из стихотворения А. Рембо.) (фр.)
Это невозможно (фр.).
