– Я никогда не испытывала к тебе ненависти. Просто поняла, что должна уйти от тебя. А я ведь очень тебя любила. Пришлось притвориться, что ненавижу, чтобы было не так больно уходить.
Его темные глаза стали еще теплее. Он смо рел на нее с тем чувством, которое раньше она считала любовью.
– Ты еще любишь меня?
Очевидно, он хотел услышать «да». «Да» означало бы, что еще есть шанс, даже теперь, вернуться друг к другу, забыть выросшую между ними вражду.
Но правда состояла в том, что, хотя она не испытывала к нему ненависти, она его и не любила. Больше не любила.
– Нет, – сказала она.
Он вздохнул:
– По заслугам мне. Я все испортил, Анна. Да, все испортил… – Не дождавшись ответа, он продолжил: – Мне жаль, знаешь. Вряд ли для тебя это имеет какое-либо значение, но мне правда жаль. Я скучаю по тебе.
И снова она сказала правду:
– Я тоже по тебе скучаю.
– Но не настолько…
– Нет, не настолько.
– Значит, конец. Завершим все формальности, подпишем бумаги и пойдем каждый своей дорогой.
Все? Полная и безоговорочная капитуляция? Не может быть!
– Ты подпишешь?
– Да, подпишу.
Она сидела и смотрела, как он изучает первую страницу, ставит в нижнем углу свои инициалы, переходит ко второй странице, проделывает то же самое. Только на последней странице договора, где излагались условия встреч с дочерью, вышла задержка.
– Хм-м… – протянул он.
Рука с авторучкой зависла над бумагой.
– Это то же самое расписание, которым мы пользовались с самого начала, – заметила Анна.
И, удержавшись, не стала напоминать: то самое, на котором ты настоял.
Дамиан сунул ручку в рот и стал грызть в задумчивости.
– Это нужно изменить, – наконец сказал он.
– Что ты хочешь изменить?
В голове сразу закрутились возможные компромиссы: в договоре речь идет о каждых вторых выходных, можно было бы давать ему Клементину на еще один дополнительный вечер или вместо двух недель летом – на три недели. Главное, чтобы опекуном оставалась она, а с этим он, похоже, уже согласился.
– Дело вот в чем. Я, скорее всего, перееду в Лос-Анджелес. Стало быть, не смогу видеться с Клем так же часто, как раньше. Так часто, как мне хотелось бы.
– Правда? – только и смогла она выдавить.
– Да, и, боюсь, скоро. Понимаешь, мы на шли в Голливуде кинопрокатчика для «Невесты на продажу». И теперь, похоже, «Служанка для президента» в любой момент может получить зеленый свет – в главной роли Куин Латифа, а не Вупи Голдберг, чтоб ты знала, – так что моя штаб-квартира перемещается на Побережье.
– Дамиан, это же… – Анна подбирала нейтральное слово, – удивительно.
Просто удивительно – он в конце концов добился своего. И именно сейчас. А ведь до этого момента он не обмолвился ей ни словом. Значит, в самом деле собирался идти до конца и выжать из нее максимум возможного, имея в кармане собственную многомиллионную сделку.
Вдох, выдох. Только бы не вспылить. Вдох, выдох. В этом есть свои плюсы: он будет далеко, можно спокойно начать новую самостоятельную жизнь. Со своим ребенком. Со своими детьми.
– Ты много поработал, чтобы достичь этого, – припомнила она свой старый верный рефрен. – И ты это заслужил, я знаю. Какое расписание тебя устроит?
– Я подумывал объединить несколько дней между съемками. Скажем, неделю каждые три месяца или около того. Это был бы лучший вариант.
У Анны аж дыхание перехватило. И только-то? Она сама об этом и мечтать не могла. Чем меньше общения, тем лучше, вот только Клементина будет разочарована.
– Само собой, – продолжал Дамиан, – если дела приведут меня в Нью-Йорк, ты не станешь упираться и разрешишь провести с ней лишний вечер.
– Думаю, это можно устроить.
Она начала вносить изменения в договор, продолжая при этом следить, чтобы магнитофон записал весь разговор. На случай, если в будущем возникнут какие-нибудь разногласия.
При каждом упоминании она намеренно писала полное имя Клементины, а не просто ссылалась на нее как на «ребенка». А то потом, чего доброго, начнут заявлять, что подразумевался тот ребенок, которого она еще не родила. Были случаи, когда отцы, не являющиеся опекунами, отцы, которые даже не знали, что они отцы, судились за родительские права на своих биологических детей. И иногда выигрывали. Но Анна не собиралась ставить Дамиана в известность о том, что это его ребенок, а настаивать на проверке ДНК он вряд ли станет. С какой стати ему проявлять интерес к этому ребенку, когда, похоже, ему не особенно интересен и тот, который у него есть!
– Ну вот и все, – сказал он, когда Анна по ставила инициалы под изменениями и подтолкнула бумагу к нему, чтобы подписал.
– Вот и все. – Она следила, как он выписывает свое имя.
Дамиан глубоко вздохнул, хлопнул себя по бедрам и встал:
– Прощальный поцелуй? В память о прошлом?
Анна улыбнулась, но не двинулась с места:
– Удачи, Дамиан.
И долго смотрела вслед удаляющейся фигуре.
Она помедлила всего один раз – на ступеньках перед его подъездом, прежде чем нажать на звонок. Словно перед ней стена времени и ей предстоит перелезть через нее или пройти насквозь. А еще ей представлялась стеклянная ограда и остроконечная вершина горы, которые разделяли ее прошлое и будущее. Она запнулась не потому, что сомневалась, идти ли вперед. Нет, ей просто хотелось в полной мере прочувствовать важность перемен в собственной жизни. Она оставляла позади все вещи, которыми могла бы обладать, и все привычки, которыми могла бы обзавестись, и все поступки, которые могла бы совершить. А впереди ее ждало то, к чему она действительно стремилась.
Джульетта собралась с духом и нажала на звонок домофона, и в ту же секунду, будто он ждал ее, дверь открылась. Войдя в холл, она тотчас услышала топот его ног, подняла глаза и увидела, как он через две ступени мчится к ней вниз по лестнице. Она бросилась навстречу, но он оказался быстрее – не успела она добежать до второго этажа, как оказалась в его объятиях. Он приподнял ее и крепко прижал к себе. Потом отпустил, взял за руку, и они молча, бок о бок, начали подниматься по лестнице. Свежий запах его рубашки перекрывал все прочие запахи – сырости, дыма, жареного лука, – витающие в холле.
Лишь один-единственный раз они были наедине друг с другом, в тот день, когда поцеловались на крыльце перед его домом. Да и то любой прохожий мог их видеть. Все было внове: прикосновение к нему, жар его кожи, шершавые подушечки пальцев и крепкое пожатие сильной руки. Он гораздо выше ее, что само по себе замечательно, и гораздо крупнее Купера. Должно быть, он недавно подстригся, и очень коротко, почти наголо. А еще она заметила у него на шее, как раз там, где вена, краешек темно-синей татуировки, который выглядывал из ворота футболки. Наконец они вместе.
