При всей бесстрастности ее рассказа, горечь пронизывала ее слова тонкой тугой нитью. Как давно она уже не ребенок, вдруг понял Алек.
— Другими словами, он тебя изнасиловал.
Она вскинула брови.
— Как это? С презервативом и с моего согласия?
— Изнасиловал, — упрямо повторил Алек.
Гвин снова вздохнула.
— Это было неприятно, но не было изнасилованием. Так бывает, понимаешь? — Гвин сжала зубами печенье и надкусила. Потом тихо добавила: — Да, у меня были и другие. Но и тогда было не намного лучше. И притом так давно, что не стоит даже вспоминать…
Она опустила взгляд и прижала ладонь к губам. Алек протянул руку и погладил ее пальцы.
— Прости…
— Простить? — Гвин часто заморгала. — За что? За то, что не был там, чтобы защитить меня? Или за то, что не стал моим первым? — Алек понял, что у него нет ответа. Но это не имело значения, потому что Гвин волновал уже совсем другой предмет: — А как насчет тебя?
— Что насчет меня?
— Не увиливай. Откровенность за откровенность, Уэйнрайт.
Поскольку именно он начал этот разговор, выбора у него не было. И он рассказал ей. О Марни, с которой познакомился на первом курсе. Они встречались около месяца, и вполне логично, что следующим шагом должен был стать секс. Через две недели после этого они расстались. О Френсис, с которой он встречался на последнем курсе и которая порвала с ним, когда он ясно дал понять, что подготовка к экзамену для него важнее, чем поездка с ней к ее родителям. Была еще парочка девушек, о которых стоило упомянуть, и несколько тех, кто упоминания вовсе не заслуживал.
Потом Алек вдруг понял, что говорит о Саре. Еще вчера у него не было никакого желания говорить о Саре. А сегодня он говорил о ней. Почему — вот загадка.
Гвин внимательно, но молча слушала его сбивчивый рассказ. Она сидела, откинувшись на спинку стула, и лишь время от времени хмыкала или закатывала глаза. Под конец она облокотилась на стол и собрала пальцем крошки печенья с почти пустой тарелки.
— Так почему твой брак оказался неудачным? — спросила она, глядя на него из-под густых темных ресниц.
Алек ожидал подобного вопроса.
— Это моя вина.
У Гвин округлились глаза.
— Почему ты так считаешь? Неужели эта женщина — верх совершенства?
— Почти что так. — Алек улыбнулся. — А я этого не оценил.
Он не стал говорить, что Сара просто не была ему нужна. Так же, как не были нужны остальные. Именно поэтому, несмотря на физическую близость, реальная связь не возникала, не было той нити, которая сплетала бы его душу с чьей-то еще.
До сегодняшнего дня… Алек поймал на себе внимательный взгляд Гвин.
— Тебя это беспокоит?
— Что?
— Моя женитьба?
— Почти нет, — сказала Гвин и резким движением поднялась на ноги. — Честно говоря, я снова начинаю замерзать.
Смеясь, они наперегонки побежали вверх по лестнице. Чтобы не упасть и не сломать себе шею, Гвин подобрала руками длинный подол ночной рубашки. Едва они оказались вкомнате, Алек закрыл дверь на замок. В прошлый раз он даже не подумал сделать это. Через пять секунд на них не осталось и клочка одежды.
Есть только этот день и этот вечер, думала Гвин. Поцелуй заглушил ее возглас от прикосновения голой спиной к холодной, окрашенной эмалевой краской двери. Прошлое и будущее нематериальны, нереальны. Прошлое не изменить, на будущее не повлиять.
Есть только он, сильный и нежный. На его губах все еще чувствовался вкус шоколада. Губы заскользили вдоль ее шеи, и Гвин одобрительно замурлыкала.
— На полу или на кровати? — спросил Алек.
Гвин сделала вид, что раздумывает. Но ее тело уже знало ответ.
— На полу.
Огонь в камине угасал, и ей пришлось подождать, нетерпеливо перебирая пальцами вдоль спины Алека, пока он подкидывал поленья и ворошил угли. Когда комната вновь озарилась янтарным светом, Алек усадил ее рядом с собой на ковер и улыбнулся, глядя в глаза.
— На этот раз мы не будем спешить, — сказал он и легко коснулся губами ее губ. — Пусть сейчас все будет так, как должно было быть у тебя в первый раз, мой маленький Сверчок.
Впервые она не возразила против этого детского прозвища.
Через несколько секунд все вокруг расплылось, превратившись в смесь вздохов, коротких возгласов и, временами, вспышек счастливого смеха. Гвин делала слабые попытки отвечать взаимностью, но Алек не позволял ей этого. «Для тебя, — шептал он, — все это для тебя». Она перестала даже пытаться, потому что Алек явно наслаждался тем, что делал, и она совсем не хотела испортить ему удовольствие.
Теплый шелковистый язык щедро ласкал ее сосок; Гвин вздохнула и изогнулась, слыша, как учащается ее дыхание. Мягкое тепло растекалось, проникая все глубже, заставляя забыть обо всем. Он заставил ее почувствовать себя прекрасной, обворожительной, неотразимой. Тепло превращалось в жар. Она стонала, задыхалась и закрывала глаза под натиском пульсирующего желания, которое толкало ее все выше и выше, пока наконец не выплеснулось через край мерцающими волнами ослепительно яркого света. Она изумленно вскрикнула от неожиданного наслаждения, сожалея лишь о том, что оно так быстро закончилось.
Но у Алека были свои представления о том, когда все должно закончиться. Не успела она перевести дыхание, как он заставил ее сесть лицом к огню, прижал спиной к своей груди и обхватил руками за плечи.
— Я не знала… — начала Гвин, но сразу поняла, что не в состоянии закончить фразу.
— А теперь знаешь, — сказал Алек, играя языком с краем ее уха.
Касаясь мягкими нежными поцелуями ее виска, он скользнул руками по ее грудям, по животу, потом раздвинул ей ноги. Желание снова поднялось в ней. Алек шепотом спросил ее, нравится ли ей то, что он делает. В ответ она накрыла его руки своими и приподняла колени, чтобы облегчить ему движения. Откинув голову назад, на его плечо, она вновь отдалась медленному восхождению на вторую вершину. В своих ласках Алек, казалось, угадывал все ее невысказанные желания.
— Пожалуйста, — выдохнула она, не в силах произнести ничего другого.
Она прижалась к его руке в нетерпеливом ожидании развязки. Он прошептал ей что-то на ухо и снова уложил ее на спину, на колючий ковер. Прикосновение нагретой шерсти к обнаженной коже было неожиданно приятным. Глядя в его зеленые глаза, такие серьезные, несмотря на улыбку, она сжала рукой почти каменную твердость его мужской стати.
