Роза с облегчением сняла бело-голубые туфельки, растирая руками усталые, отекшие ноги, и надела удобные шлепанцы на деревянной подошве — одно из последних напоминаний о «Фаворите». Продукты она разложила на щербатой керамической полке над раковиной, сумочку оставила на комоде и присела в углу, в тени.
Комната служила Дуньяни и гостиной, и кухней, и спальней. У стены на раскладной кровати лежал мужчина в желто-голубой полосатой пижаме. Он лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел в потолок. Лицо его обросло длинной темной бородой. Когда Роза вошла, он не шелохнулся.
— Привет, Ивецио! Как дела?
Мужчина и глазом не моргнул. Роза вздохнула и провела рукой по лбу Ивецио: лоб прохладный, сухой.
— А ты жары не чувствуешь? — улыбнулась она. — Я всегда говорила, ты не такой, как все.
Ивецио никак не реагировал.
— Пить хочешь?
Роза привыкла спрашивать брата, хотя знала, что ответа не дождешься. После случившейся трагедии Ивецио замолчал.
Девушка встала, налила воды в стакан, взяла кусочек льда из деревянного ледника и подошла к кровати.
— Пей, — сказала она, приподнимая голову Ивецио.
Он не сопротивлялся, сделал глоток, но на сестру даже не взглянул.
— А мне прибавят зарплату. На два доллара в неделю, — сообщила Роза, точно Ивецио мог понять ее. — Теперь я буду зарабатывать пятнадцать долларов в неделю. Шестьдесят «зелененьких» в месяц, как здесь говорят. Понимаешь? Я ходила в магазин, слив купила. Желтых, ты такие любишь. Помнишь, мы ими объедались в «Фаворите»?
Ивецио снова заложил руки за голову и уставился в потолок. Врачи, осматривавшие его, только головами качали: непонятная история.
— Он поправится? — с надеждой спрашивала Роза.
— Маловероятно, — отвечали специалисты.
— Но такое возможно?
— Не исключено…
Врачи по-разному называли болезнь Ивецио, но Роза не помнила названий. Она вела себя с братом так, как ей подсказывал инстинкт: разговаривала, словно он ее понимал. Так мать разговаривает с новорожденным, полагая, что ее слова нужны и понятны ребенку. Семья никогда бы не бросила Ивецио, а теперь в семью Дуньяни, кроме Розы и Пьера Луиджи, входил и Клементе. Он последовал за Розой, заявив, что поедет в Америку искать счастья. Но на самом деле Клементе отправился в Нью-Йорк, чтобы служить Розе и оберегать ее.
Клементе работал на Эллис-Айленде, на строительстве новой пристани. Пьер Луиджи благодаря своим способностям механика нашел место в чертежном бюро компании «Игл»; он делал чертежи автомобильных моторов, разрабатываемых конструкторами, и получал двадцать пять долларов в неделю.
На белом, с голубой каймой, фарфоровом блюде Роза красиво разложила золотистые, ароматные сливы и придвинула угощение к Ивецио. Он продолжал смотреть вверх, словно весь смысл его жизни сконцентрировался в какой-то точке на потолке. По щеке улыбавшейся Розы пробежала слеза, как дождинка в солнечный день. Прошло уже почти два года со времени трагедии, разыгравшейся в старом сарае среди полей. С тех пор оборвалась связь Ивецио с миром. Роза надеялась, что в Америке случится чудо и Ивецио вырвется из плена темного оцепенения. Но брат продолжал жить как растение. Он позволял одевать себя и прогуливать по улицам, но, если ему не хотелось уходить, ничто в мире не могло сдвинуть Ивецио с места.
Роза, Пьер Луиджи и Клементе подделали документы, чтобы получить на Ивецио медицинское заключение и разрешение эмиграционных властей. Восемь дней провели они в море, в тесной каюте третьего класса, но это все же было лучше, чем путешествие на палубе корабля. Во время переезда Клементе заботился об Ивецио, а Роза и Пьер Луиджи яростно долбили английский. Без языка приличной работы не получишь.
По прибытии корабля их на пароме переправили на Эллис-Айленд. Розу отделили от мужчин и отправили на медосмотр вместе с женщинами. У каждого эмигранта на шее висела табличка с условными знаками. H — heart — сердце, означало, что эмигрант страдает сердечным заболеванием. Буквы CT указывали на трахому, которая встречалась очень часто. PG (pregnant) писали беременным женщинам, а L (lamness) — хромым. Один из самых страшных недостатков обозначался буквой S — старость. Несколько крестиков мелом на рукаве могли привести к трагедии. Пятнадцать женщин в группе из тридцати, куда входила и Роза, были отмечены крестиками. У Розы не нашли никаких недостатков. На вопросы раздраженных инспекторов она отвечала механически, не задумываясь, но правильно, как ее научил один американский чиновник, плывший тем же пароходом. Тот же чиновник помог с Ивецио. Роковым для многих был вопрос номер двадцать один: «Вы уже подписали контракт на работу?»
Несколько лет назад среди чиновников эмиграционной службы был один, очень толковый, по имени Фьорелло Ла Гуардиа. Розе во время путешествия рассказывали об этом еврее итальянского происхождения, стремившемся улучшить положение эмигрантов. В частности, он выступал за соблюдение закона от 1885 года, согласно которому запрещался наем на работу заочно, до въезда эмигрантов в Америку. Поэтому на вопрос номер двадцать один следовало отвечать: «Нет, контракт не подписывал, — но обязательно добавить: — Однако у меня есть возможность быстро найти работу».
Тот же чиновник, взявший ее под свое покровительство, пообещал Розе рекомендацию для поступления на работу в универмаг фирмы «Купер и Тейлор». Таким образом, Роза покинула огромный ангар, где сортировали эмигранток, с удостоверением, где красовалась надпись Admitted, и с двумя сотнями долларов, оставшимися от состояния Дуньяни. Ее, братьев и Клементе допустили в Новый Свет. Так когда-то допускали на кухню в «Фаворите» работников и батраков под неусыпным оком Алины и Иньяцио. Но было и отличие: уклад ломбардской деревни не оставлял людям возможности мечтать. А мечты были движущей силой, стимулом для построения своего будущего в Америке.
Роза обернулась к брату и поймала взгляд Ивецио: он смотрел на сестру. Кто знает, может, в лабиринтах его мозга мелькнули те же мысли? Она взглянула на большой будильник, тикавший на комоде. Скоро придет Клементе, усталый и голодный. Надо готовить ужин…
Роза сделала картофельную запеканку с мясом: блюдо сытное и питательное. Вернулся Клементе, он взглянул на Розу, вдохнул вкусные запахи, и в глазах его вспыхнул огонек восхищения и признательности.
— Как дела? — спросила девушка.
— Хорошо, синьорина, — ответил Клементе.
Он уже вымылся и переоделся на стройке. Клементе был высоким, крепким темноволосым парнем с крупными, привыкшими к тяжелому труду руками. Обычно спокойный и добрый, он преображался, если видел, что Розе грозит опасность.
