— Трудный выдался день? — поинтересовалась она.
— Работа есть работа, синьорина, — вздохнул Клементе.
Он так и не привык называть ее просто Роза.
— Как он? — спросил Клементе, кивнув на Ивецио.
— Как всегда, — ответила Роза, хлопоча у плиты.
— Хотите, я его покормлю, — предложил юноша.
— Может, попозже. Лучше садись. Ты весь день на ногах.
— Да я привык, а вот вы… Вам приходится обо всех нас заботиться…
Клементе сел за стол, и Роза поставила перед ним тарелку, полную мяса и картошки.
— Здесь каждый делает то, что может, — сказала Роза.
— Спасибо, синьорина Роза, — улыбнулся Клементе. — Меня и собственные родители так не баловали.
— Прекрати благодарить меня, Клементе, — оборвала его девушка. — И ешь! Тебе это по праву положено.
— Я бы должен служить вам… — робко заметил Клементе.
— У нас тут общество взаимной помощи, — пошутила Роза. — Как у тебя дела с английским?
— На стройке говорят мало, — ответил с полным ртом Клементе. — Тебе покажут, что делать, ты и делаешь. Сделаешь хорошо — заплатят прилично. Можешь тогда прийти и на следующий день. Сделаешь плохо — заплатят и выставят вон.
Рассказывая, Клементе энергично расправлялся с запеканкой.
— Надо тебе учить язык, — посоветовала Роза.
— Выучу! — со вздохом пообещал Клементе. — Я уже кое-что понимаю, а там посмотрим…
— Хочешь, я тебя поучу?
— Нет, у вас и так столько дел, не надо обо мне беспокоиться.
У Клементе не было ни друзей, ни увлечений, в кино он не ходил никогда и всю недельную зарплату целиком отдавал Розе, распоряжавшейся семейным бюджетом. Впрочем, так же поступал и Пьер Луиджи.
Тарелка Клементе опустела.
— Хочешь еще? — предложила Роза.
Он покраснел и сказал неправду:
— Нет, спасибо, я сыт.
— Ну еще чуть-чуть!
И Роза добавила запеканки.
Клементе всегда ужинал в одиночестве. Так решила Роза. Пьер Луиджи возвращался очень поздно, и ей не хотелось, чтобы голодный Клементе дожидался брата. Сама она ужинала вместе с Пьером Луиджи.
— Спасибо, синьорина Роза, — поблагодарил юноша.
— Пожалуйста, синьор Клементе, — пошутила Роза.
Она неоднократно пыталась заставить его обращаться с ней как с равной, но ничего не получалось.
— Не надо смеяться надо мной, — заметил Клементе, продолжая жевать.
Со двора, с лестницы и с улицы доносились крики и детский плач. Орали женщины, сзывая к ужину семьи. Чей-то звучный голос с явным неаполитанским акцентом пел грустную песню. В соседней квартире громко ссорились супруги.
— Трудно привыкнуть, правда, синьорина Роза? — не выдержал Клементе. — У нас было не так, — ностальгически заметил он.
— Конечно, в деревне все иначе, — согласилась Роза. — Помню, как там пахло вечерами. Светлячки. Звезды. Кузнечики.
— И ряды тополей, — напомнил Клементе, — а еще жасмин и аромат цветущей липы.
— Грустные мысли, — вздохнула девушка. — Ностальгия — дурное чувство, она отравляет жизнь.
— Вы правы, синьорина Роза.
— И нечего оплакивать деревню. С «Фаворитой» покончено.
— Хорошо, синьорина Роза, — покорно согласился Клементе.
— Надо смотреть вперед, — решительно заявила она. — Америка велика. Тут всем места хватит.
Она вытерла краем фартука вспотевшую шею — жара стояла невыносимая.
Пьер Луиджи неожиданно вернулся пораньше — Клементе еще сидел за столом. Он распахнул дверь и застыл на пороге. Он запыхался, видимо, взбежав по лестнице бегом. Роза подошла к брату, взяла у него из рук черную, аккуратно сложенную куртку.
— Что случилось? — спросила она, имея в виду его раннее возвращение.
— Компания закрывается, — раздраженно ответил Пьер Луиджи. — С понедельника я — безработный.
— На, выпей!
Роза протянула брату воды со льдом. Он схватил стакан дрожащей рукой.
— Не стой на пороге, сядь!
Пьер Луиджи уже не носил повязки на глазу. Он вставил стеклянный глаз и выглядел совсем иначе. Скула с этой стороны выступала меньше, и протез, неподвижно смотревший в пустоту, казался более живым, чем настоящий глаз. Словно у Пьера Луиджи стало два лица: одно доброе, спокойное, как у всех Дуньяни, а другое — жестокое, как у пирата или бандита с большой дороги.
— Так что я скоро могу гулять целыми днями.
Пьер Луиджи сел напротив Клементе, сочувственно смотревшего на него. В один момент рухнули мечты Розы о переезде в другой район.
— Ешь, — сказала она, накладывая брату полную тарелку. — А там посмотрим…
— Как ты просто решаешь любую проблему!..
— Ничего я не решаю, — возразила девушка. — Я только думаю, что ты с такими способностями работу найдешь запросто.
Пьер Луиджи улыбнулся и, видимо, немного успокоился.
— А ты умеешь справляться с трудностями, — заметил он.
— Синьорина Роза права, — вмешался Клементе.
— А мне увеличили зарплату, — сообщила Роза. — У Клементе работа есть. Наш бюджет даже не пострадает. Ты же скоро получишь место…
— Не в этом дело, — помрачнел Пьер Луиджи. — Браться за любую работу — значит согласиться на жалкую зарплату. Работа чертежника не просто мне нравилась, она позволяла спокойно смотреть в будущее. Но американцы хорошие места приберегают для себя. И, на мой взгляд, это справедливо, — добавил он.
— Но им же нужны хорошие специалисты, — сказала девушка. — И они не упустят такого замечательного чертежника.
Радужные перспективы, что рисовала Роза, были весьма далеки от того, что она думала на самом деле. Конечно, Пьер Луиджи прав, а при мысли о том, что придется провести еще год в этом квартале, Розе становилось тошно.
Кто-то робко постучал в дверь, и они прервали беседу. Первый раз за те месяцы, что провели они в Америке, гость постучал к Дуньяни. От неожиданности они даже забыли об увольнении Пьера Луиджи.
Открывать пошел Клементе. На пороге появился молодой человек и произнес с сильным сицилийским акцентом:
— Извините за беспокойство, но я должен заплатить долг.
Роза его узнала. Перед ней стоял Руджеро Летициа и протягивал большую дымящуюся керамическую супницу, от которой тянулся аппетитный запах.
Пьер Луиджи и Клементе в ожидании объяснений уставились на Розу.
— Садитесь, синьор Летициа, — пригласила девушка.
— Рагу по-сицилийски, — объяснил Руджеро, поставив супницу на стол. — Моя мать сделала специально для вас. И для вашей семьи, — добавил он, улыбнувшись Пьеру Луиджи и Клементе.
— Не стоило так беспокоиться, синьор Летициа, — сказала Роза.
