ногами небольшую тряпку грязного белого цвета. Ею оказался старый бинт, из которого выпал цветок ромашки. Странно, что он до сих пор не завял, хотя уже столько дней живет в моем кармане. Наверное, уже больше месяца. Выходит, он искусственный, либо я хреново разбираюсь в цветах, что недалеко от правды.
Прокручивая в руках цветок, вошёл в кухню. Окно было закрыто. Честно говоря, совсем не помнил, когда его закрыл и закрывал ли вообще.
Стулья стояли всё на тех же местах – друг напротив друга.
Оставил цветок на подоконнике рядом с пепельницей. Стулья поочередно вернул на их места у стола.
Побарабанил пальцами по спинке.
Вот так лучше.
Мульт уже скулил у двери.
– Иду, – вспомнил о нем и, прихватив из холодильника первый попавшийся сок, который, наверное, для себя оставляла Катя, оделся и вышел из квартиры, едва поспевая за псом.
Едва успел открыть дверь подъезда, как Мульт выскочил на улицу и сиганул под ближайший куст.
Застегнул куртку и отошёл к припорошенной снегом скамейке. Смахнул с нее снег, открутил крышку картонной коробки и, пригубив, ощутил кисло-сладкий вкус яблочного сока.
То, что нужно.
Сел на скамейку, попивая сок, проследил за тем, как Мульт прикопал следы своего бесчинства и, сломя голову, понесся по двору, будто в зад ему воткнулись бешеные пчелы.
Рассвет уже тронул небо, подсветив его край. В окнах домов постепенно загорался свет – люди начинали новый день и, скорее всего, не по причине того, что их псу приспичило посрать. Но, вполне может быть, что у кого-то из них тоже было похмелье. Утро понедельника мало кому дается легко. Разве что тем, кто давно ждал «того самого» понедельника для начала жизни.
Был ли этот понедельник «тем самым» моим днем, об этом я узнаю позже или не узнаю вовсе.
Главное сейчас – допить сок и понадеяться на то, что он не вылетит обратно через несколько минут.
Домой Мульта затащил, когда замерз до костей.
Принял душ, побрился. Возможно, не особо тщательно, но, по крайней мере, постарался привести себя в относительно приличный вид. Только перегар, пробивающийся даже через двойную чистку зубов, и мятая рожа – выдавали во мне вчерашнего выпивоху.
Перед выходом из дома заглянул в холодильник в надежде на перекус, чтобы желудок не скрутило на одной из пар. Но стоило потянуться к вареной колбасе, как желудок пустил лавину к горлу, которую удалось удержать только вертикально выпрямившись и прижав кулак к губам.
Человек-гейзер, твою мать!
Плохая идея.
Захлопнул холодильник, убедился, что Кате будет чем перекусить после возвращения из школы, и, что у Мульта есть еда, вода и пеленка.
В университете пары тянулись так, словно все увязли в гудроне и лениво тянулись к выходу. Последняя пара оказалась самой тяжелой: шестая пара за сегодня и на ней присутствовала Жильцова. Это не ее группа, не ее профильный предмет, но какого-то хрена она сидела здесь и смотрела мне в самую душу с последнего ряда.
Её-то мне, блять, сегодня не хватало!
– Все свободны, – бросил я, едва прозвенел звонок.
Студенты лениво вытекли из аудитории, пока я сжимал пальцами переносицу, борясь с сухостью не только в глотке, но и в глазах.
К столу приближались шаги.
– Жильцова, – выдохнул устало, так и не соизволив открыть глаза. – Я сказал, все свободны.
– Никто в этом мире ни от чего не свободен, – выронила она в своей небрежно философской манере. – Не мни себя Богом. Никого ты не освободил. Разве что, от своего нудного общества и лютого перегара. На, попей.
Началось… Если бы я еще вчера помнил о том, что, придя в универ, наткнусь на нее и ее незакрывающийся рот, то хрен бы кто в меня влил даже рюмку.
Оторвал руку от переносицы, открыл глаза и увидел прямо перед собой поллитровку воды. Жильцова выжидающе держала ее на весу.
Хотел категорически отказаться, но сушняк настоял на том, чтобы я не строил из себя целку.
– Спасибо, – выронил сухо и забрал из её руки воду. – А теперь иди.
Открыл бутылку и в несколько глотков выпил половину содержимого. Холодная, почти ледяная. Будто в морозильной камере хранилась.
– Вообще-то… – начала она.
– Нет, Жильцова. Нет, – оборвал её. – Просто вали. Я не в том настроении и не в той консистенции, чтобы слушать, как ты меня будешь отчитывать как пацана. Моя личная жизнь – не твоё дело. Никого не должно ебать, чем препод занимается помимо пар.
– Боже, заткнись! – вздохнула она и встала ровно напротив меня. – Кому ты обосрался такой скучный?
– Ты издеваешься? – посмотрел на нее снизу вверх. – Или это новый уровень твоей проникновенности, причем мне прямо в зад?
– Мне, конечно, льстит, что, даже источая алкогольные пары, ты мечтаешь обо мне, но сейчас я к тебе пришла не за этим.
– Не за этим? – отпил еще немного воды. Жажда отступила. – Что-то с трудом верится, что ты оставишь меня невытраханным морально, поймав с бодуна.
– В этот раз ты уйдешь от меня морально невытраханным, потому что вразумляющая палка у меня на тебя не стоит.
– И почему, интересно знать? – оперся локтями о стол и приложил холодную бутылку ко лбу.
– Потому что в этот раз тебе стыдно за твое состояние, – склонила она голову чуть набок и изучающе всмотрелась в мое потрепанное жизнью и похмельем лицо. – Ты с утра умылся, побрился и даже попытался скрыть перегар за какой-то ядерной жвачкой. А тот Паша, на которого стояла моя карающая палка, мог с легкостью прийти в универ не просто с перегаром, а даже стал бы опохмеляться во время пар из фляжки. От него воняло бы, как от помойной кучи, и он уже, наверняка, трахал бы кого-нибудь на цокольном этаже, если бы раньше не свалил домой.
Приступ тошноты вновь подкатил к горлу. Поводов для него хоть отбавляй, но самый главный тот, что Жильцова опять права. Во всем. В каждом доводе и выводе.
– Тогда какого хрена тебе надо? – спросил
