и я, — Нечаев оживает на глазах. Только что скулил, что пошевелиться не может, а тут подорвался ужаленным. Позёр.
— Ну и я с вами, — уже стянув сандалии, Агата замирает в растерянности. — Слушайте, а в воде могут быть змеи?
— Вопросик на миллион, — хмыкаю, с удовольствием потягиваясь. — Это тоже самое, что спросить: живут ли на помойке крысы?
— То есть, да?
— Конечно, ты берег видела? Им там самое раздолье.
— Тогда я лучше посижу. Терпеть не могу змей.
— Да не сцы. Максимум, на кого можно в этих местах напороться — на ужа. А он безобидный.
— Ммм, нет. Спасибо.
— Тогда у меня для тебя плохая новость. Туалет отменяется.
— Почему?
— Потому что на суше они тоже шляются. Внимательней осматривай перед сном палатку, чтоб радость наутро не обнаружить.
— Ты серьёзно?
Бедная Тумасова.
— Частично, — сжаливаюсь над ней после осуждающего пинка Михеева. — В палатку вряд ли заберутся, а вот если пойдёшь в кустики — ступай аккуратнее.
— Замечательно. Просто замечательно, — ну всё, чьей-то фобии пришёл писец.
— Не слушай её, — меня снова пинают. На этот раз не столько осуждающе, сколько сердито. — Они нас боятся больше, чем мы их, а тут место людное, постоянно кто-то ошивается. Все кто здесь когда-то водился, давно более тихие места нашли.
— Скажи это змеюкам, — решительно не согласна. — Я одного на нашем участке недавно нашла. А, так на минуточку, обжитый сектор.
— Замолчите, оба. Иначе я прямо сейчас поеду домой, — шикают на нас.
— Куда? К Гришке? — ну простите, не могу сдержаться. — Если что, я его к кустам с розами относила. Куда потом он свалил, не знаю. Надеюсь, не к соседям. Там местный барбос его бы быстро загрыз.
— Каминских, захлопнись! — сердито швыряются в меня вишней.
— Молчу, молчу. Лучше по банкам что ль постреляю. Сгребайте тару.
— Из чего стрелять собрать?
— Как из чего? — придвинув валяющийся рядом рюкзак, лезу внутрь, вынимая кожаный чехол. А оттуда и пистолет. — Зря что ль прихватила?
— Софа, ты нормальная? — с выпученными зеньками таращится на меня Злата.
— Чё напряглись-то? Это пневмат обычный. Слабенький.
— И зачем он тебе? — у Михеева так вопросительно вздёргивается бровь, будто я Калаш из пустоты материализовала. Всего лишь МР 654к.
— В смысле, зачем? — теперь приходится вставать. На складной табуретке сооружаю в противоположной части поляны подобие пирамиды из освободившихся жестянок. — Я девочка свободная, красивая, молодая. Как мне иначе со спокойной душой шататься по заброшкам ночью и рисовать в подвалах пентаграммы? — тишина. — Не смешно?
— Нисколько.
— Жаль. А если без рофла, дед подарил на шестнадцать лет. Так, а ну брысь, — отодвигаю его разбросанные ноги, чтоб не мешались и, прищурившись, оцениваю расстояние. — Далековато взяла, да?
— Ты? Возможно.
— А ты?
— Дай сюда, — Гера приподнимается на локтях, проверяя наполненную шариками обойму и снят ли предохранитель.
— Всё там как надо. Баллон заправлен, тринадцать выстрелов, — он думает, я им не умею управляться что ли? Обидно, знаете ли.
Михеев не отвечает. Молча передёргивает затвор и, прицелившись на вытянутой руке, стреляет. Снова передёргивает и стреляет. Затем ещё, ещё и ещё. И ещё. Как итог, шесть подходов — шесть выбитых целей.
— Подумаешь.
Если знать основную хитрость, когда во время прицела надо выровнять мушку и задний целик на одной линии, то промахнётся только слепой. Хотя да, не спорю, с его положения стрелять не особо сподручно. Но это всего лишь банки. Вот были бы подвешенные на дереве монетки…
— Не впечатлило?
— На, вместо приза, — торжественно вручаю ему прокоптившуюся сосиску. — А игрушку отдай.
— Чего бесишься-то сразу?
— Никто не бесится, — возвращаю слегка помятые мишени со следами дырок на место и снова отхожу на приличное расстояние.
— Бесишься.
— Не мешай, — тоже передёргиваю затвор, приводя пистолет в боевой режим, и прищурившись, навожу на цель. Верхушка пирамиды слетает, не выдержав законов физики.
А Гера уже оказывается за моей спиной.
— Иначе промажешь?
Игнорирую его и снова стреляю. Второй пошёл. Затем и третий.
— Долго целишься. В пейнтболе бы тебя давно подбили.
— Не жужжи, отвлекаешь.
— Умей абстрагироваться. Тебя слишком просто сбить с толку. И ноги разведи, для устойчивости, — сопровождая слова с делом, чувствую его ладони на внутренней части неприкрытых шортами бёдер. Кожу пронзает иголками. Абстрагироваться? Да он издевается?
— Слушай, свали, а. А то пальну в тебя, — стиснув зубы, стараюсь не поддаваться на провокацию, но когда, скользнув выше, меня приобнимают за талию, прижимая спиной к груди, становится уже бесполезно пытаться. — Блин, ну так невозможно.
— Угу.
Изворачиваюсь, чтобы встретиться с ним взглядом.
— Что угу?
— Угу — это значит, ты смотришься чертовски сексуально.
— Да уж чувствую, — пятой точкой прям вот прекрасно.
— Ой, всё. Я-то думал, ща кому-нибудь в ногу шмальнут, а то пошла ванильность. Без меня, я только поел, — Нечаев, крейзи мен, даже не проверяет берег — сразу сигает в воду.
Но даже за вычетом его свидетелей остаётся слишком много.
— Пошли, пройдёмся? — предлагает Михеев. — Не будем давить людей "ванильностью"?
— Пройдёмся — типа, пройдёмся? — чешу дулом щеку, запоздало вспоминая, что пистолет вообще-то заряжен. Ой. — Или секс на свежем воздухе включён в экскурсию?
У меня мягко забирают пневмат, ставя на предохранитель.
— В экскурсию включён разбор полётов. Пошли, — привлекая за шею, утягивают меня за
