чувствовать себя с другим человеком. Это сейчас я с горечью понимаю, что настоящий дом там, где она...
Хочется закрыть глаза и очнуться ото сна. Хочется повернуть время вспять. Хочется просто начать жить заново. Хочется... хочется...
Сам не понимаю, с какого момента меня засосало в пучину частых посещений, безудержного секса с Евой и, самое главное, этого долбанного, пробирающего, бьющего наотмашь, искреннего детского: «ПАПА».
Я всегда уверенно барахтался в своём озерце с предсказуемой погодой, пока ласковое, полное надежды «ПА!» играючи не вынуло затычку, и всё моё привычное бытие не превратилось в долбанный круговорот, засасывающий меня с каждым днем глубже, отнимая воздух и последние крупицы здравого смысла.
И до сих пор я не осознаю, с какого конкретно момента встречи с Мариной перестали быть для меня чем-то привычным, чем-то должным и обыденным.
И я даже сейчас не догоняю, как моя жена, которой я вообще в хуй не упёрся, стала тянуть меня к себе, как привязанного щенка, каждый, сука, долбанный вечер! Моя же жена, которая даже мои подачки всегда принимает скрепя сердце и которая всё это время собиралась послать меня не просто нахер, а намного-много дальше!
Когда я, блядь, успел во всё это вляпаться?!
Имя Олега, прозвучавшее из уст жены, просто выбило из меня остатки духа.
Я всё это время даже не догадывался, кстати, потому что просто изначально не был намерен разбираться.
Пока не увидел знакомую фамилию на экране телефона Евы. А ещё я узнал, что лучший друг уже дня три как вернулся. Уж не в курсе, надолго ли, но раньше бы я знал точно. Мы бы с ним забурились в ближайший бар и нажрались вусмерть, рассказывая байки и перечисляя всё то, что в последнее время с нами случилось. Мы с ним были, что говорят, «не разлей вода».
Но тот факт, что теперь друг самым натуральным образом избегает меня в купе с парой фраз двухлетней давности...
«Ты что, спишь с моими знакомыми? Совсем охренела?!»
«Чё ты орешь-то на неё, Рус?!»
Верить не хотелось. Но по факту ведь совпадает всё. Даже время.
Мне в чужом грязном белье копаться не за чем. И если бы не тяжёлый камень, опустившийся куда-то на грудь при упоминании друга во всей этой истории, то я бы никогда и не поинтересовался, чья кровь течёт в жилах «моей» дочери. Я давно уже, вроде как, оставил это позади, но…
Ответ пробил во мне сквозную дыру.
Нет, я, положа руку на сердце, ещё могу понять Еву. Да, у нас были не те отношения, чтобы хранить друг другу верность. Я всё это понимал и бесился просто жутко. Ведь, чтобы ставить ей какие-то условия, я должен был сам им соответствовать.
В твёрдом взгляде всегда был неприкрытый вызов. Да, Ева общалась вежливо, корректно, чуть отстранённо, как будто ей наплевать. Даже претензии она умудрялась высказывать так, как будто я ей оставался должен! Она всегда смотрела на меня с раздражающей холодностью и равнодушием.
Проконтролировать каждый её шаг я просто не мог. А потом и вовсе махнул рукой. Думал, приструню в процессе, чем совершил до невозможного грубую ошибку. А теперь сам готов хорошенько себя отделать за собственную тупость. Никогда нельзя плыть по течению. НИ-КО-ГДА. Это я уяснил ещё с детства. Того самого, в котором мне вряд ли кто позавидует.
Что я мог ей дать, кроме денег? Да ничего. И я стабильно переводил их ей на карту, рассчитывая, что это как-то может приподнять меня в её глазах. Бабки приношу да и ладно.
Удивить меня по-настоящему этой девочке удалось дважды. Сначала тем, что она, несмотря ни на что, пыталась сама разобраться с взрослыми финансовыми трудностями. А потом тем, как она отстаивала своего ребёнка. Она знала, что я сожру её с потрохами, даже не подавившись, и всё равно пошла против меня. И именно это не давало покоя. Именно это щемило душу.
Мои родители от меня отказались, а Ева до последнего отстаивала свою ещё не родившуюся малышку. Тот ребёнок во мне, которого тридцать лет назад старшие и более сильные дети шпыняли и отнимали игрушки, коих и без того не хватало... этот ребёнок просто навзрыд плакал от зависти. И то, что одна маленькая отчаявшаяся женщина готова была пройти через все круги ада, которые я ей мог обеспечить не глядя, и нежными руками всегда надёжно заслоняла свой живот от мужа-тирана, заставило меня относиться к ней хоть с небольшой, но долей уважения.
Я никогда не оправдывался ни перед кем. И перед Мариной в том числе. Я никогда не говорил любовнице, что наши отношения могут перерасти в нечто большее. Никогда не обещал ничего серьёзного. О моём браке она узнала лишь в день (вернее, в ночь) свадьбы, когда я приехал с кольцом на пальце и коротко заявил:
«Я женился. Захочешь уйти – всё пойму. Потому что мои требования остаются неизменными».
Видел я, что ей было тяжело, да, но лезть в свою жизнь с необоснованными претензиями не позволил бы в любом случае.
Я её никогда не держал. Лишь изначально поставил условие: либо она только со мной, либо без меня. Она выбрала. А меня это устроило, потому что я взамен предлагал то же самое. Сам я никогда не понимал, зачем мужику много женщин. Это такой способ самоутверждения и повышения самооценки? Не раз задавал Олегу подобный вопрос, но внятного ответа так и не услышал.
Так или иначе, Марина осталась со мной, несмотря на моё изменившееся по паспорту семейное положение. Потому как на самом деле в моей жизни не слишком-то что-то и поменялось.
Бреду к машине, приложив пальцы к вискам. Пытаюсь отстраниться от боли, которая короткими волнами начинает захлёстывать мой разум и отдаваться где-то в затылке.
А ещё я помню приём у Мазуровского, накануне которого я узнал, что жена отказалась делать аборт. Я был в ярости. Когда она вышла из моего кабинета, я крушил всё, что попадалось под руку.
Мне хотелось её ударить. Очень хотелось. А вместо этого я терпел то, как она по-хозяйски вцепилась в
