мою руку и как половина зала беспрерывно поздравляла нас со скорым прибавлением в семействе. Мне оставалось лишь стиснуть зубы от досады и натянуто улыбаться в ответ на нескончаемые слова. И даже несмотря на это, я всё равно положил руку Еве на талию, крепко прижал девушку к себе, как только заметил, с каким возмущением смотрит в нашу сторону Марина. В моём присутствии она бы и рта не раскрыла, ни слова бы мне не сказала, но «случайно», пока никто не видит, подстеречь где-нибудь Еву… На это она, пожалуй, могла бы решиться. И я своим поведением чётко и ясно дал ей понять, что мою жену лучше не трогать.
Все следующие произошедшие события остались в памяти, словно в тумане. Каждый раз, когда я повышал голос на Еву, чувствовал себя последней мразью. И каждый раз делал это вновь. Сдерживаться не было сил. С ней мои внутренние резервы просто заканчивались разом, а все предохранители сгорали.
Жена старалась держаться от меня подальше, даже не смотрела в мою сторону. Постоянно, когда я видел её с ребёнком, во мне просыпалась волна неудержимого гнева.
Когда Ева захотела съехать, я вздохнул спокойно. Потому что не было сил видеть в её глазах страх, слёзы, ненависть и апатию. Всё это хотелось назвать моей огромной ошибкой, но толку-то?
Ева переехала, и я на какое-то время успокоился. Она без меня ни на что не способна была, не знала, как тяжело может быть в жизни, ещё и дочь под это подписала! Я обеспечил её всем. А как иначе?! Поэтому я был уверен, что у неё всё есть. И они с ребёнком не испытывают нужны. А вот потом...
Потом спокойствие покинуло меня. Каждый день думал: вот как они там, всё ли нормально? Ну мало ли что? Ева ведь постоянно находилась под чьим-то присмотром. Сначала отец. Потом я – хреновый, конечно, присмотр, но всё же. У женщин после родов частенько мозги набекрень сворачиваются. Вдруг это как раз тот случай? Нашла ли жена общий язык с няней? А может она вообще давно уже завела себе очередного хахаля? На мои вопросы по телефону она всегда отвечала с большой неохотой, стараясь как можно скорее закончить разговор и положить трубку. Поэтому в итоге я наплевал на все условности и с некоторых пор стал скрупулёзно воплощать свою угрозу – приезжать и проверять, как у них дела. Регулярно. И я пытался общаться спокойнее. Изо всех сил, и никто не знает, чего мне это стоило…
Ситуация поменялась несильно. В глазах жены я постоянно отмечал всё ту же невозмутимую апатию. Холодное равнодушие. Лютый мороз и абсолютное безучастие. И мне хотелось лезть на стену от всего этого. Потому что каждый раз, когда её видел, я представлял, как нежной кожи касаются чужие руки.
Я помню день, когда впервые взял Лисёнка на руки. Ева отравилась и выглядела в тот вечер бледнее моли. Хуже просто некуда. Краше даже в гроб кладут. Очевидно, чувствовала она себя не лучше. Малышка кричала так, что даже я стал нервничать. Мне ничего не оставалось, кроме как взять её и прижать к себе, чтобы девочка чувствовала защиту. Я слышал, детям это нужно. Помню, как я тогда рассматривал раскрасневшееся личико и сонные опухшие глазки. Она была такая маленькая. Тёплая. И от неё так пахло… Мне тогда показалось, что это лучший запах на свете – уюта, заботы и домашнего тепла. Вот только меня там никто никогда не ждал.
Пожелтевший, иссохший кленовый листок опустился на моё плечо. А я бесшумно скинул его, не в силах вынырнуть из ярких воспоминаний.
Ребёнок не виноват, что у нас с Евой всё получилось вот так. Через одно место. Козявка мне неродная, но я смотрел на неё тогда и думал. А если бы я был в детстве кому-то нужен... Если бы меня любили так, как Ева любит и защищает дочь...
Я в курсе, что такое быть никому не нужным. Я знаю, каково это: носом рыть землю, переступая через вечные подножки, и самому пробивать себе дорогу, когда всем на тебя наплевать. И я бы не хотел, чтобы эта малышка когда-нибудь ощущала такое жёсткое разочарование, через которое пришлось пройти мне.
Не хотелось бы, чтобы малявка чувствовала нечто подобное, когда подрастёт. Проблемы взрослых не должны касаться детей. И в моих силах сделать всё возможное, чтобы ребёнок не ощущал себя недолюбленным, каким я осознавал себя полжизни. Да нет. Чего уж греха таить. Всю свою жизнь.
Земля ушла из-под ног, когда, набрав номер жены, я услышал сбивчивое, едва сдерживаемое от слёз дыхание.
– Что делаешь?
– Врача Алисе ищу.
– Зачем?
– Лучше не спрашивай…
В проблемах физического здоровья дочери я винил только себя. Всё, конечно, оказалось не настолько ужасно, как я подумал в тот момент, но, обжигающая догадка укрыла меня. Это были последствия наших ссор и скандалов. Причём всегда по моей инициативе… Я сорвался с места и полетел к девчонкам, отменив встречу с начальником таможни. По дороге дрожащими пальцами набрал номер Шахова, буквально потребовав сиюминутно переговорить с его женой.
– С какого якоря?
– Пиздец у меня проблемы, Костян…
Пока мы во всём разбирались, я лично возил девчонок на консультации, чуть позже, найдя благодаря Мие грамотного человека, договорился, чтобы специалист приезжал к жене домой.
Всё. Больше я отмахиваться от них не мог.
Не мог оставаться равнодушным, когда детские пальчики упорно пытались расковырять мои глаза и ухватить за нос. Не мог находиться в стороне, когда жена с такой нежностью смотрела на Лисёнка. Мне хотелось схватить женский локоть и притянуть Еву ближе к себе с криком:
– Я вообще-то здесь стою! Посмотри на меня также хоть один грёбанный раз!
Наш первый с Евой секс после длительного периода отчуждения был, как взрыв. Как вспышка. Девушка скромно разлеглась возле меня: отрешённая, расслабленная, полностью погружённая в свои мысли. Она накручивала прядь волос на палец. Такая же невозмутимая, как и раньше. Но я не смог противиться искушению. Ева даже не сразу поняла, что я до неё дотронулся. Она впервые за долгое время не дёрнулась и не
