— А пока пусть мистер Брайан отвезет нас в русский бар. Можно? Я покажу, где он находится.
Мы с мистером Гаррисоном заходим в бар, где отдыхают в основном русские мигранты, и озираемся по сторонам. Бармен стоит за стойкой, протирает салфеткой бокалы и смотрит через них на свет. Забавно, как не придешь — вечно эти бармены бокалы протирают, словно нет более интересного занятия. Мистера Брайана и Роя Генри отправил домой спать.
Фантастика! Здесь никто не узнает моего спутника, что ни на штуку развеселило меня. Многие русские живут на своей волне и совершенно не интересуются тем, что неподалеку тусуется Голливудская звезда. Я уже была здесь с Артемом, именно он показал мне это местечко. Берем пива, но не за этим сюда пришла.
— Жди меня здесь, я скоро приду, — киваю на вывеску «Tatoo» прибитую к невзрачной двери.
— Ты куда?
— Хочу набить татуировку, — с вызовом отвечаю я.
— Да ладно, зачем тебе портить свое шикарное тело? — ужасается мистер Знаменитость.
— Хочу маленькую, почти незаметную. Жди меня здесь и желательно ни с кем не флиртуй, — шутливо наказываю я.
Захожу за дверь и прошу мастера сделать мне татуировку в верхней части левой груди. «Процедура займет больше часа», — ответил он по-русски. Генри соскучился и пришел за мной уже через десять минут после моего ухода. Мы болтаем с ним через ширму, пока мастер, сам весь в татуировках, водит по мне иголкой.
— Генри, а у тебя есть Оскар? — морщусь от боли, но стараюсь, чтобы голос не выдавал меня.
— Неа. Я и не стремлюсь его заполучить. Занимаюсь любимым делом — и это лучшая награда.
— Один умный человек сказал: «Найди себе работу по душе, и тебе не придется работать ни единого дня в своей жизни».
— Это верно, — соглашается Генри. — Расскажи, мне о России. Я ничего не знаю о твоей стране. Какие вы?
— Хм… Ну мы очень добрые и гостеприимные. Природа у нас прекрасная — сегодня цветут цветы, а завтра их может присыпать снегом. Хочешь, анекдот в тему расскажу? Однажды в Россию приехала делегация дружественно настроенных японцев. Особо пристальный интерес у них вызвали школы и детские сады. Гости наперебой восхищались российской малышней, и на конференции заявили, что в России им понравились именно дети. «А наши стройка, асфальтовые дороги, новые дома, автомобили?» — приставали журналисты. «Все, что выделаете руками — это ужасно. Но дети, дети у вас получаются просто замечательные» — честно ответил глава делегации.
— Это очень смешная история, — оценил Генри минутку юмора, — я много слышал о пристрастиях русских к…
— Только попробуй сказать про водку, — предостерегла я, — это ложь, что мы самая пьющая нация и уже с самого утра накачиваемся водкой, которую закусываем соленым огурцом.
— Прости, думал, это правда.
— Стереотип. А еще у нас в России очень грамотные программисты, и им ничего не стоит хакнуть Пентагон, — хвастаюсь я. — Мы любим шумные посиделки, шашлыки на природе, печем блины и веселимся на Масленицу, не отмечаем Хэллоуин и любим Новый год. Зимой мы едем в горы Домбая кататься на лыжах, а летом в Сочи позагорать на пляже Черного моря.
Мы еще немного поболтали о жизни россиян, немного об Англии и об Америке. В каждой стране есть хорошие люди и плохие, бандиты и добропорядочные граждане, бедные и богатые. Любая страна прекрасна, особенно, если она твоя Родина.
— Спасибо большое, мне нравится, — фраза предназначалась тату-мастеру.
— Ты покажешь мне? — заинтригованный Генри вытянул шею, чтобы подсмотреть, но я безжалостно застегнула пуговицы на блузке.
— Обязательно покажу, но позже. Имей терпение, мистер Гаррисон.
— Можно мне щедро заплатить мастеру за его работу? Вижу, что ты осталась довольна.
— Плати, если тебе так хочется.
— Perfect! Ты не феминистка! — восклицает Генри. — Я уже привык к тому, что англичанки и американские женщины постоянно борются за свои права и обижаются, когда за них платят, и в ресторанах всегда делят счет поровну. Не может быть и речи о том, чтобы они позволили платить за себя.
— Не страдаю подобной ерундой. Если мужчина в состоянии заплатить, то почему бы и нет? Это мелочь — элемент ухаживания. Речь ведь не идет о дорогих покупках, типа машины или драгоценностей. Я не понимаю ваших женщин. Ладно, за политические права борются и за уравнивание зарплаты, но у них-то дело дошло до абсурда. Предложили тебе место в транспорте — болезненные штыки, придержали тебе дверь — волна негодования, подали пальто — вообще тушите свет! Так нельзя, они теряют свою женственность. У нас таких в России называют гром-баба, коня на скаку остановит, в горящую избу войдет.
— Очень рад, что ты не относишь себя к плеяде феминисток. Теперь понимаю, почему многие мои соотечественники берут в жены именно русских девушек.
— Мои соотечественницы иногда перегибают палку в подчинении мужчине. Есть у нас одна звездная пара — рэпер и бывшая модель. Он весело проводит время в гуляньях, она сидит дома без права выхода на улицу без мужа, рожает безостановочно детей и постит в Инстаграм счастливые семейные фоточки. «Придуманное счастье», — так бы я подписала каждое ее фото. Я не борюсь за права женщин, они смогут сами о себе позаботиться. Есть другая категория граждан, нуждающаяся в моей помощи — это инвалиды. Я помогаю им, потому что не понаслышке знаю, каково это быть беспомощным человеком.
— Расскажи подробнее, что с тобой случилось? — делает грустное лицо мистер Гаррисон.
— Не сегодня, Генри. Не то настроение.
— Хорошо, как скажешь, — он на редкость покладистый мужчина.
Выбираемся из бара и просто бредем по улице, держимся за руки и обсуждаем красоту чернильной ночи Калифорнии. Целуемся возле какого-то симпатичного здания, забывая о том, какие сильные чувства у нас обоих вызывают поцелуи. Его «недобритость» меня заводит, вожу языком по его щетине — не могу остановиться.
— Ты меня лижешь, мисс Хелен.
— Не только тебе этим заниматься, — отвечаю я и густо краснею.
Накал страстей достигает своего апогея, и мы забредаем в первый попавшийся отель. Получив ключи у администратора, поднимаемся в номер и заваливаемся на широкую постель. Генри бережно расстегивает мою блузку и видит красивую свежую надпись на моей левой груди «Henry».
— Ты сделала татуировку моего имени! — поражается он и нежно покрывает поцелуями покрасневшую кожу.
— Да. Это моя ответочка на твои сегодняшние подвиги. Теперь ты всегда будешь в моем сердце, Генри, — торжественно объявляю я.
— Хелен… Это чудовищно приятно. Никогда не думал, что… Я просто в шоке!
— Ничего не говори! Люби меня, просто люби, как умеешь. Не старайся быть лучше, чем ты есть. Я полюбила не твою красивую оболочку, а твой внутренний мир. И он прекрасен. Люби, меня Генри… Люби, как можешь.
И до утра мы не размыкали объятий. Когда сил уже не было, просто соприкасались друг с другом телами и молчали — наслаждались. Мне одной было известно, что сегодняшняя ночь — последняя. Мне было легче, а может наоборот — сложнее. Я знала, что если не сделаю этого в ближайшие дни, то не решусь никогда.
Я должна покинуть Калифорнию. Любовь — это наркотик. Ты подсаживаешься на него за считанные дни, и потом уже не можешь без него жить. И когда отношения исчерпывают себя, все равно жаждешь ощутить былые чувства, пытаешься реанимировать их всеми известными тебе, порой жалкими, способами, — но ничего не выходит. Не возникает больше нужного эффекта, и от этого становится паршиво. Я не хочу так. Хочу закончить все именно на этой ноте. Вот мой выбор.
Из отеля выходим рано утром, садимся в такси и едем в Санта-Монику. Генри всю дорогу сжимает мою руку и о чем-то думает. Мне кажется, что он уже понял, что сегодня мы расстаемся навсегда.
Возле своего временного дома вижу красный «мерседес» с разбитой фарой и сжимаю от ярости кулаки. Мы с Генри выходим из машины, и я делаю вид, что ничего не замечаю. Она выходит к нам навстречу с той самой подарочной коробкой в руках.
