к глазам слезы. Мне почему-то было ужасно жаль всех участников этой истории: и Аню, потерянную, обиженную, и Тагира, которому явно было отказано в праве знать о том, что у него будет ребенок, и Ваньку, оказавшегося между двух огней… И себя жаль, потому что зачем мне это знание? И как от него теперь избавиться?
Когда рядом неожиданно оказались трое здоровенных мужчин, заслонивших мне солнце, я сначала не поняла ничего, просто нахмурилась и попыталась отойти в сторону, подальше. Но на мое лицо накинули вонючую тряпку, где-то за пределами быстро меркнущего сознания послышался знакомый тревожный голос… И солнце погасло…
— Мы? Фиг знает, где… — сказал Ванька хмуро, заработав неодобрительный взгляд Ани, — что? Я не сматерился вообще никак!
— Я помню только, как вышла на крыльцо, и кто-то рядом оказался… — поделилась я воспоминаниями, — и все… Ничего больше…
— Тебя хотели похитить… — начала Аня, и Ванька тут же ее перебил:
— Не хотели, а похитили! И нас заодно…
— А вас-то?..
— То есть, тебя есть, за что? — уточнил тут же Ванька, и я напомнила себе, чей он сын. Прямо за слова, за самую их суть хватается, молодец…
— Есть, — не стала я скрывать, — я… Получается, что я — свидетельница убийства…
Ванька присвистнул, Аня ткнула его в бок.
— Ну, а чего опять? Я не матерюсь…
— Мы увидели, что тебя окружили и потащили в машину, — мягко пояснила Аня, — и кинулись спасать… А они не стали разбираться, и нас тоже забрали… Вместе с тобой. Мы недавно в себя пришли, может, полчаса назад… Ничего не знаем, никто не заходил даже, вопросов никаких не задавал…
— Ага, — поддакнул Ванька, — воды тоже не дали. И еды. Ладно, у меня в сумке была…
— Сумку не отобрали? — спросила я.
— Неа, она же школьная, на плечах висел рюкзак. Не проверили даже… Придурки… — добавил Ванька, опять схлопотав укоризненный Анин взгляд.
— Ладно, чего делать будем? — Ванька не мог долго сидеть на одном месте, деятельная натура требовала движения, — я тут полазил, когда в туалет в угол ходил… Там окно… Узкое такое, вы не пролезете… А вот я — вполне…
— Оно закрыто плотно, я тоже проверяла… — сказала Аня.
— Я открою зубочисткой…
— Ваня! Это опасно! Куда ты пойдешь? Телефоны-то они все же забрали! Мы даже не знаем, сколько времени прошло, где мы…
— Ну вот и выясню…
— Нет, я думаю, надо ждать помощи… Твой отец наверняка уже на уши поднял всех…
— Ань… — Ванька повернулся к ней, посмотрел таким знакомым , истинно хазаровским взглядом, что мне не по себе стало даже, — вот потому и надо торопиться…
— Не понимаю…
— Они брали меня… — вмешалась я, в отличие от Ани, все сразу же просчитывая, — они знают, кто я… Но они не знают, кто вы… У тебя же документов нет? — повернулась я к Ваньке.
— Неа…
— А дневник? Тетради?
— Дневника нет, нахер… То есть, он не нужне сейчас… А тетради… Ну, короче, там нет моей фамилии… Да даже если бы и была…
— Ну вот и я то же самое думаю… — продолжила я, — у Ани тоже при себе нет документов, только бейдж… Они просто не знают, кто вы, думают, что обычные вступившиеся за меня люди… Может, знающие меня откуда-то… А вот когда узнают…
— Будет жопа, — коротко кивнул Ванька.
— Но почему? — все так же не понимала Аня, переводя взгляд с меня на Ваньку.
— А потому что одно дело — просто с левыми людьми дело иметь, и совсем другое — прихватить женщину и сына Хазара, — пояснила я.
— Я не его женщина… Хотя, это неважно. Я все еще не понимаю… Наоборот, испугаются, отпустят…
— Нет, Ань… — тихо сказал Ванька, — как ты себе представляешь, что с ними сделает отец?
— Но…
— Они не будут ему ничего объяснять, — кивнула я, — они просто спрячут все концы в воду…
Аня переводила полный ужаса взгляд с меня на Ваньку и молчала. И мы тоже молчали…
А потом послышался скрип замка на двери.
Когда-то давно, еще года полтора назад, Бродяга читал в одной книге описание всеобъемлющего ужаса, охватывающего человека при каких-то диких ситуациях. Очень такое, яркое описание было. Типа, словно все внутренности разом удалили, настолько жуткое что-то случилось. Он тогда поржал над этим описанием и даже честно попытался себе представить, каково это: когда все внутренности… И разом. И не представлялось. Тупость одна в голову лезла. Бродяга подумал и решил, что не всякий художественный прием реально что-то может описать…
И вот сейчас, глядя на жучок на экране, застывший где-то в лесополосе, за городом, Бродяга невольно вспомнил странное и страшноватое описание… Потому что сполна его ощутил.
Реально, словно все внутренности. Разом.
И, похоже, эта хрень еще и глаза затронула, потому что зрение стало непонятным, тоннельным каким-то.
Он видел эту точку, пульсирующую на экране, и только ее. И все.
В голове было пусто и страшно, похоже, там тоже все удалили…
А точка пульсировала, гипнотизировала, и почему-то казалось, что взгляд от нее отрывать нельзя. Оторвешь — и все. Все кончится. Пропадет точка. И Ляля, его девочка, его котенок рыжий, тоже пропадет. Раз и навсегда. Словно и не было ее в его жизни. Словно и не было этих полгода счастья, чистого, незамутненного ничем.
Бродяга смотрел, смотрел, смотрел… И даже не замечал, что губы едва шевелились, уговаривая не исчезать. Не пропадать. Он приедет, он уже сейчас приедет, только из больницы выйдет и сразу…
Опомнился только, когда Каз перед ним пощелкал пальцами, возвращая в реальность.
— Ар, чтоб тебя! Приходи в себя! Хазар уже едет! Может, у него есть данные, он же на Ваньку по-любому что-то вешал…
Бродяга моргнул, перевел взгляд на друга и кивнул.
Потом показал пульсирующую , словно сердце, точку на экране.
— Она здесь… Если она здесь… Если ее найдут…
На месте пульсации работали уже, и очень плотно, даже песок через сито просеивали, чтоб
