Представив, как она достает и надкусывает хрустящий огурчик, Женя сглотнула слюну. Симптом просто хрестоматийный… А если вспомнить, что сегодня утром ее подташнивало, то не отправиться ли в аптеку за тестом?
Михаил Васильевич пошел смотреть отремонтированные комнаты, а Женя погрузилась в вычисления. Может быть, огурцов она хочет просто потому, что голодна, а тошнило ее из-за строительной пыли?
Когда Михаил Васильевич вернулся, они еще поговорили о чем-то, но Женины мысли витали вдалеке от предмета разговора. Она осознала это, только когда услышала, что Спасский уезжает в кардиологический санаторий. Отличная новость!
Оставшись одна, Женя беспокойно заходила по квартире, приложив ладонь к своему плоскому животу. Потом спохватилась и, накинув шубку, побежала в ближайшую аптеку.
А еще через полчаса две полоски сообщили, что ее подозрения верны.
Переполненная новыми, невероятными и непонятными пока, но очень счастливыми ощущениями, она схватилась за телефон. Костя не ответил на вызов, но через несколько минут от него пришла эсэмэска: «Занят, целую, люблю».
Женя почувствовала обиду. Она походила по квартире, еще раз осмотрела обновленную ванную… И вдруг подумала, что все к лучшему. Ведь сказав о своей беременности по телефону, она не смогла бы увидеть счастливого выражения Костиного лица… а он не смог бы заключить ее в по-новому бережные объятия.
Да, это правильно, что она не дозвонилась. Спешить некуда. Она дождется Костиного возвращения, и лишь тогда…
Она погрузилась в счастливые раздумья. Что лучше: весело ошарашить Костю сразу при встрече в аэропорту? Или еле слышно прошептать заветные слова, когда они вдвоем войдут в незнакомую Косте квартиру, превращенную Женей в их семейное гнездышко? Каждый из вариантов имел свои плюсы…
Женя склонялась ко второму.
…С вещами, перетащенными обратно из кладовки в комнату с эркером, нужно было что-то делать. Она обошла квартиру в поисках нового пристанища для архива, но в отремонтированной части квартиры его не нашла.
На полу ее любимой комнаты опять лежала большая стопка книг, папок, альбомов… Сверху – знакомая записная книжка, точнее дневник, с рассуждениями о трауре. Тогда Женя сразу закрыла его, но вдруг именно в нем найдутся координаты людей, которым можно передать архив?
Она пролистала страницы более внимательно – судя по почерку, книжка принадлежала немолодой женщине. Лаконичные записи без чисел… Размышления о похоронах, о трауре, на которых книжка открылась в прошлый раз, были связаны, как теперь понимала Женя, с загадочной смертью Катеньки Кречетовой.
Держа эту книжку в руках впервые, Женя еще не знала этого имени…
Теперь, чувствуя себя почти Шерлоком Холмсом, она снова начала листать ее с первой страницы.
Отрывочные записи перемежались с кулинарными рецептами, вычислениями в столбик, неумело выполненными картинками. Как можно выудить из них хоть один, пусть даже незначительный факт?
«Она хочет иметь рычаги воздействия, кроме любви. Рычагов больше нет, а любви не осталось. Вернее, есть, но просто так не нужна» – что можно понять из этой фразы?
Или: «Парень воспитанный. Уживемся».
Это было написано только для себя, думала Женя. Дела давно минувших дней. О ком сказано – «парень воспитанный»? Теперь не узнаешь. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов…
Она перевернула следующую страницу.
Сверху была короткая запись:
«Все-таки шОфер или шофЁр?»
Женино сердце тревожно стукнуло в диафрагму.
Но ниже шел только рецепт рагу из баклажанов и цифры, похожие на расчет коммунальных платежей.
Она открыла следующую страницу.
«Анатолий, Анатолий, Анатолий» – имя написано много раз и на разные лады, где обведено в рамочку, где в цветочек, где просто перечеркнуто. Наверное, старая хозяйка размышляла об этом человеке, а имя писала машинально.
«Как его отвадить, чтобы всех не перессорить?» – о ком это?
«Гадостям про жену муж скорее верит, чем не верит. Что делать?»
«В Крым. Увезу. Перебесится».
Китайские иероглифы были бы понятнее. К какому времени относятся эти записи, сделанные, судя по всему, Музой Васильевной?
Но Женя, уже ощутившая в себе таланты знаменитого сыщика, открыла последнюю страницу ежедневника: тираж был выпущен в 1990-м году.
Муза умерла около двух лет назад, записи в книжке могли относиться к любому периоду ее жизни не раньше 1990-го и не позже 2010 года. Катенька Кречетова умерла в 1993-м, по крайней мере, эта дата была на памятнике… Можно ли было сделать вывод, что записи связаны с ее смертью?
Ответа на этот вопрос Женя не знала.
* * *
Усталость давила Милу. Вожделенный роман выпадал из рук, глаза закрывались после первой страницы. С фильмами дело обстояло не лучше. Миша, большой любитель кино, скачивал лучшие новинки специально для нее, она начинала смотреть с интересом, напрягала мышцы век, потом веки падали на глаза, как сломанные ставни, и Мила думала: буду воспринимать на слух. Но этот фокус ни разу не удался, через секунду она уже спала. Выяснилось, что заменить Спасского может только Мила. Гениев в клинике полно, а вот ответственных хирургов… Руслан бы, наверное, справился, но Анна Спиридоновна возражала: она готова была заниматься Ольгой целыми днями, но по ночам хотела спокойно спать. Учитывая форс-мажор, должность предложили Побегалову, но тот отказался, причем с обидой: не царское это дело. Он весь в науке, а тут извольте – пошлые аппендициты.
Вот и получилось, что ей упало полторы ставки дежурств плюс собственная дневная работа. Дополнительную пикантность ситуации придавали нормы трудового законодательства, согласно которым разрешалось работать не больше чем на полторы ставки. Администрация трактовала это так: человеку можно оплатить только полторы ставки, а трудиться он имеет право хоть до посинения. Главное, в табеле все грамотно поставить. Другими словами, против закона мы не пойдем, но график дежурств вы закрыть должны.
Впрочем, постепенно возмущение выдохлось, как и другие эмоции. Администрацию не переборешь, но и клинику без дежурного хирурга не оставишь.
Как назло, смены выпадали тяжелые. Поспать удавалось не больше часа. Интересно, думала Мила, после хлопотных суток приступая к плановой операции, что сказал бы пациент, узнав, что его будет оперировать врач, не спавший ночь? Решился бы лечь ко мне под нож?
Но, случись что, дежурство мне оправданием не будет. Главврач выгоняет на работу под угрозой увольнения, а на суде – тьфу-тьфу! – скажет: а я не знаю, зачем эта идиотка столько смен себе нахапала.
Чтобы совсем не раскиснуть, Мила заставляла себя по-прежнему ходить пешком на работу и с работы. Прогулки бодрили, но с каждым разом было все труднее не поддаться соблазну и не сесть к мужу в машину.
