Ни один из них не знал, что их хозяин в первый раз обедает со своей невестой.
Ванесса одевалась с большим старанием. Она не посмела изменить стиль своей прически, не испросив на это разрешения отца, только немного свободнее отпустила волосы спереди. На ее платье из бледно-голубого шелка ушло слишком много материи, которая скрывала ее стройную фигуру, а от природы очень белые руки стали розовыми от волнения. Но глаза ее сияли, и яркий румянец играл на щеках. Она стояла рядом с отцом, когда доложили о лорде Сент-Остеле, и он был тут же ей представлен.
Губерт едва посмотрел на нее — его взгляд, ослепленный предрассудками, увидел в ней только маленькую, скорее неуклюжую школьницу, а рука, которую он взял, была влажновато-холодной. Все так его злило, что он избегал смотреть на нее и ограничился тем, что занялся разговором с отцом о политике, обращаясь к двум дамам только с обязательными фразами. К концу обеда сердце Ванессы упало, а щеки стали совершенно белыми.
Перед тем как сойти вниз, мадам де Жанон, по совету своего патрона, сказала его дочери, что англичане вообще очень чопорны и что, вероятно, ее жених будет считать неудобным много с ней разговаривать. Но даже не взглянуть на нее — это уж было слишком! Бедное дитя сильно страдало. Она чувствовала себя не в своей тарелке, а он, лорд Сент-Остель, вблизи оказался еще привлекательнее, чем она себе его представляла. Ванессе никогда прежде не приходилось слышать речь рафинированного англичанина, потому что ее отец, как и она сама, говорил с легким иностранным акцентом. У нее, впрочем, это выходило привлекательно, но она не знала об этом, как и о том, что ее манера говорить по-английски прекрасным литературным языком была особенно прелестна. Даже Губерт заметил, что те несколько фраз, которые она произнесла, звучали чрезвычайно приятно. Его непринужденный, привычно корректный тон нравился Ванессе больше всего до сих пор слышанного. Все в нем возбуждало ее восторг. Ванесса обратила внимание на его тонкие сильные руки и на каждую деталь его туалета — фасон его рубашки, безукоризненную белизну жилета, на то, как был завязан его галстук. Она едва осмелилась поднять глаза выше его подбородка, но один или два раза прямо посмотрела ему в лицо, и ее сердце забилось так сильно, что она испугалась, как бы другие не услышали этого.
После обеда двое старших сочли нужным оставить вдвоем жениха и невесту и под каким-то предлогом отошли в глубину комнаты. Губерт начал, и в его тоне невольно сквозила надменность и даже сарказм — он не сомневался, что она такой же делец, как и ее отец, раз согласилась выйти за него замуж, не зная его.
— Я надеюсь, вы ничего не имеете против того, чтобы выйти за меня замуж, мисс Леви, — сказал он.
— Отец сказал мне о вашем желании, — если бы ее прекрасные глаза не были устремлены на ковер, она заметила бы, как на лице Губерта вспыхнуло удивление, смешанное с презрением. — И, конечно, я поступаю так, как он желает, и соглашаюсь с ним.
Губерт вынул великолепное бриллиантовое кольцо, купленное им сегодня у Картье.
— Вы не откажетесь носить это? — и он взял ее руку. Циркуляция крови улучшилась, и рука теперь побелела, но он не обратил внимания ни на ее совершенную форму, ни на безукоризненно отделанные прелестные ногти. Он просто надел кольцо на палец и сразу выпустил ее руку.
— Благодарю вас, — пробормотал он и отвернулся, а Вениамин Леви, чувствуя, что может возникнуть осложнение, быстро присоединился к ним.
— Я вынужден в понедельник отправиться на две недели в мое имение в Уэльс, — сообщил Губерт своему будущему тестю, — но надеюсь, что в воскресенье вечером вы, мисс Леви и мадам де Жанон пообедаете у меня и встретитесь с моей теткой леди Мертон и с моими дядей и тетей лордом и леди Гармпшир.
Леви с удовольствием согласился. Он был вполне удовлетворен тем, как лорд Сент-Остель все принял. Он знал о воспитании, которое получает джентльмен, и правильно рассчитал, что коль скоро сделка принята, Сент-Остель будет вполне корректен, что бы он ни чувствовал в душе.
Они поговорили еще немного. Взгляды Вениамина Леви на государственные дела всегда заслуживали внимания, и лицо Губерта, выражавшее с трудом скрываемую тоску, слегка прояснилось. Ванесса смотрела на него с выражением глубокого восхищения, но затем, когда спустя четверть часа ее равнодушный жених холодно пожелал ей покойной ночи, она выпрямилась, несколько надменно подняв голову со свойственным ей высокомерным видом.
Однако лорд не заметил ни того, ни другого. Этот вечер был для него кошмаром. По дороге домой он зашел к Уайту и выпил виски с содовой; некоторые из посетителей, бывшие там, вспоминали потом странное выражение его лица.
Взорвавшейся бомбой явилось на следующее утро сообщение в газетах о предстоящей свадьбе «его светлости лорда Сент-Остеля и Ванессы, единственной дочери Вениамина Леви, эксвайра, Лондон, Хэмпстед, Гауторн и Париж, улица Бассано, 112». Но Губерт вместе с полковником Донгерфилдом утром так рано отправились на автомобиле в Сент-Остель, поместье графа в Гармпшире, что даже лучшие его друзья, прочитав это известие, не могли бы застать его дома.
Ванесса лежала в своей кровати с розовыми кретоновыми занавесками, дрожа от возбуждения, когда горничная принесла ей «Морнинг пост», единственную газету, которую ей было разрешено читать. Служанка, пожилая француженка, знала точку зрения своего хозяина и действовала соответственно. Она поздравила свою госпожу, уверяя, что впереди ее ждет безоблачное счастье в роли английской графини.
А романтическое дитя, оставшись в одиночестве, поцеловало кольцо, подаренное Губертом. Конечно, он полюбит ее, когда они будут женаты. Она совершенно не знала мужчин, но мадам де Жанон сказала ей, когда она ложилась спать, что лорд Сент-Остель обладает всеми достоинствами, отличающими хорошо воспитанного человека и аристократа, ему чуждо вульгарное проявление чувств и выставление напоказ своих переживаний.
— Но он их испытывает, дорогая, — закончила она, — и вы в этом убедитесь. И Ванесса старалась удовольствоваться этим.
На следующий день, в пятницу, Губерт вернулся из Сент-Остеля. Ему предстояло еще одно объяснение с женщиной, хотя, поскольку герцогиня Линкольнвуд прочла извещение в газете, худшее уже было позади.
В течение двух дней герцогиня жадно хваталась за газеты, ожидая найти в них ненавистное известие, но когда она в пятницу действительно увидела его, то испытала не меньшую боль, чем если бы оно было неожиданным.
Каждый в Лондоне знал, кто такой Вениамин Леви, и многие даже принимали его как знакомого, но никто не подозревал о существовании его дочери. Все недоумевали, что могло побудить Губерта к этому браку, Губерта, который был богат, независим и совершенно лишен корыстолюбивых стремлений утонченного аристократа, никогда не удостаивавшего своим вниманием выскочек!
