Было время, но не в этот раз. Из меня вырывается тихий всхлип, и я качаю головой:
— У вас есть здесь уборная? Мне просто нужно туда.
Он кладет руку мне на плечо, поворачивает меня обратно к дверям амфитеатра и заставляет сделать пару шагов.
— Здесь одна из наших раздевалок, — говорит он, открывая дверь в паре футов от амфитеатра. — Сейчас ей никто не пользуется. Я введу пароль, так что к вам никто не зайдет. Тут вы сможете уединиться и придти в себя. Хорошо?
Я делаю неуверенный вдох и киваю:
— Спасибо.
— Не за что, — он улыбается, и подмигивает мне. — Для этого я здесь и нахожусь.
Когда дверь за мной закрывается, я направляюсь к первому углу, который вижу, опускаюсь на пол и притягиваю колени к груди. Потом я резко выпрямляю их, вскакиваю, подбегаю к одной из гранитных раковин, и меня выворачивает.
Как только мой желудок пустеет, я засовываю дрожащую руку в карман, вытаскиваю таблетки и кладу одну в рот.
Я с трудом проглатываю, затем дрожа, выпрямляюсь.
Внезапно я начинаю потеть.
Я отрываюсь от раковины и смотрю в свои дикие глаза в отражении зеркала.
— Что же мне делать?
Всхлип срывается с моих губ.
Я спотыкаюсь около раковины, разворачиваюсь к унитазу, засовываю два пальца в рот, и из меня выходят желчь и латук из чизбургера. Когда я замечаю, что таблетка плавает в унитазе, я нажимаю на слив, смываю и опускаюсь на мраморный пол.
— Я не делала этого, — плачу я. — Не делала... о, боже мой. Я не делала...
Мой пульс бьется в висках. Слезы потоком стекают по лицу. Я вытираю губы, затем приподнимаю одно колено и дышу тяжело и часто.
Наконец я встаю, направляюсь к открытому пространству между раковинами и унитазами, мою руки в длинной жемчужного цвета раковине и ополаскиваю лицо.
Я, не торопясь, умываюсь высококлассным мылом с ароматом ванили, и освобождаю разум, медитируя.
Когда я уверена, что чистая, я сажусь на один из двух диванов персикового цвета, кладу руки на колени и пытаюсь думать, несмотря на туман в голове.
Гензель здесь.
Я вполне уверена, что это он.
Я не буду уверена, пока не увижу его руку, но просто... это должен быть он.
И в этом есть смысл. Облик этого места теперь понятен.
Почему бы еще это место казалось таким знакомым?
Эти декорации...
Охренеть!
Я кусаю свою губу так сильно, что чувствую привкус собственной крови.
Я будто по-прежнему вижу женщину, которая лежит, разведя ноги в стороны на зеленом матрасе. Моем матрасе.
Он помнит меня.
О, боже. Это был Гензель.
Я начинаю учащенно дышать.
«Успокой свое дыхание, Леа!»
Я подпрыгиваю и осматриваюсь в поисках чего-нибудь, что можно засунуть в рот. Не вижу ничего подходящего, хватаю полотенце и заталкиваю его в рот, а слезы в это время начинают литься, как из крана.
После случившего...
После того, как все закончилось...
Я хотела тебя. Я скучала по тебе.
Сколько раз я — да и сейчас тоже — мечтала о нем? Когда началась моя первая зависимость, я поехала в Колорадо и попыталась найти его.
Того, кто бы понял...
Но никого не нашла. Никаких признаков мальчика, который был моим компаньоном в аду много месяцев.
Гензель!
Что он здесь делал? Гензель — владелец секс-клуба? И как, черт побери, я справлюсь с этим?
Я вновь начинаю плакать — тихо, утомленно, потому что я хочу увидеть его и боюсь.
Я шагаю к двери, поскольку хочу вернуться на шоу. Я хочу увидеть его, но… Я не могу.
Я стою непосредственно перед дверью уборной, когда дверь распахивается, врезаясь в мой лоб с такой силой, что я отлетаю обратно к раковинам.
— Ни фига себе, — высокая, кареглазая, рыжая девушка, одетая в красный наряд балерины хватает меня за плечо.
Я освобождаюсь от нее, поднимаю руку и украдкой поглядываю на нее сквозь опухшие веки.
— Скажи, что ты не выступаешь сегодня, — говорит она, когда осматривает меня. — Твои глаза ужасно красные.
Она берет полотенце из моей руки, хмурится, затем спрашивает:
— Ты в порядке? — я чувствую, что она внимательно смотрит на мои красные джинсы и футболку со «Звездными Войнами». — Ты вообще работаешь тут?
— Нет, — я тру лоб, затем иду к дивану, сажусь и обнимаю себя руками. — Я ушла с шоу, — говорю ей устало. — Кто-то из обслуживающего персонала впустил меня сюда.
Она смотрит в зеркало. Потом на меня. Она гримасничает, как бы обдумывая мои слова, затем поворачивается к кабинкам и открывает маленькую дверцу позади них, которую я до сего момента даже не заметила.
Она выдвигает элегантный черный стул и подставляет его к раковине. Она плюхается на него, расстегивает молнию на небольшой спортивной сумке и вытаскивает бирюзовую косметичку.
Я пробежалась взглядом по ее волосам, растрепанным и влажным, и дальше вниз по ее лебединой шее, дерзкой груди, которая вываливалась из красного эластичного боди по красным колготкам и к ее красным шлепкам.
— Ты выступаешь вместе с Ге… Эдгаром? — хрипло произношу я.
Она смеется и поворачивается ко мне.
— Хотела бы, — она качает головой, задумавшись. — Знаешь, он почти никогда не делает этого больше? — она вновь изучает меня взглядом, будто пытается выяснить, кто я и что здесь делаю. — Ты видела его на сцене? Он по-настоящему хорош.
Я киваю:
— Это… шоу? Они это делают не по-настоящему?
— О, нет, — она смотрит в свою косметичку и вытаскивает карандаш. Она начинает подводить свои брови, едва глядя в зеркало. Она быстро работает рукой и вновь бросает на меня взгляд. — Его личная жизнь покрыта мраком. Говорят, там все странно, но он заставляет всех своих саб подписывать договор о неразглашении. Знаешь, — она понижает голос, — но я подумываю сходить на пробы.
— Пробы? — в желудке леденеет, будто я проглотила жидкий азот. — Там проходят... пробы?
— Конечно, — она кивает и перемещает руку с карандашом к другой брови. Какое—то время она смотрит в зеркало. — Я никогда не ходила туда прежде, за последние пару лет проводились пробы несколько раз, и одна из моих подруг пыталась. Ты подписываешь соглашение о конфиденциальности и проходишь через весь процесс выбора. Если тебя выберут, ты встретишься с ним. Позволишь ему доминировать над тобой, — она широко улыбается. — Я на самом деле буду делать все ради этого. Я хочу испытать его. Эдгар — легенда в Вегасе.
Я сжимаю губы. Это так странно, что его называют Эдгар.
С минуту я паникую и задаюсь вопросом, а правда ли это он. Как это возможно? Он не стал бы делать что-то в этом роде. А еще — это место.
