Вернулся Илья. Посмотрел на нас пытливо, словно пытаясь угадать, о чем мы говорили. Он тоже не коснулся еды, но заказанный молочный коктейль выпил. Разговор не клеился. Когда пришло время оплачивать счет, Янка полезла за кошельком.
— Я сам.
— Нет, спасибо.
И все же бросила на стол несколько купюр. Я был рад, что увидел сына и одновременно разочарован. Что же… никто не говорил, что будет легко. Я уперт. Я построил бизнес с нуля. Я смог ходить, хотя все разводили руками и пророчили, что раздробленные колени это крест на мне, на моей карьере. Если я чего-то хочу, я этого добиваюсь. И пусть он никогда не будет смотреть на меня так, как на Яну, но я могу добиться хотя бы его уважения.
— Купи мне водички, — попросила Яна, и дав сыну купюру отослала его к автомату, затем повернулась ко мне. — Если ты настаиваешь на присутствии в его жизни я не буду отказывать. Я не считаю, что ты имеешь на это моральное право, на закон будет на твоей стороне. Но… время посещений будет строго оговорено, регламентировано в письменном соглашении и заверено.
Я подавил улыбку — Яна отрастила зубки. Пожалуй, это мне нравилось даже. Я кивнул — я согласен. Буду настаивать на встрече каждую неделю, мне многое нужно наверстать. А первая встреча была до обидного короткой — не многим больше часа. Янка уходила. Илья оживился, засмеялся даже, широко развел руками, что-то изображая. Она его потрепала по волосам. У меня что-то кольнуло, сжалось в груди. Отнюдь не здоровое сердце, нет. Если только осколок сожаления в нем.
Дашу все еще держали в клинике. Но это явно пошло ей на пользу — почти сошли отеки. Лицо стало свежее, а взгляд не такой замученный. Рука тонкая, к ней вьется капельница.
— Какой он? — спросила Даша и поерзала, пытаясь устроиться удобнее.
С капельницей это не получалось, она вымученно улыбнулась.
- Он… справедливый.
— Как ты?
Я усмехнулся. Даша была… совсем не такой, как Яна. Это было ни хорошо, ни плохо. Просто они разные, это факт. С Дашей было проще. Она умела верить безоговорочно, порой мне казалось, что она меня боготворит. А Янка смотрела в корень, и меньше всего на свете собиралась меня идеализировать. Даже тогда, когда мы казались единым целым.
— Нет, Даш, — я погладил ее пальцы. — Он лучше меня, гораздо лучше.
— Я бы хотела с ним познакомиться. Меня стабилизировали, быть может, отпустят домой на неделю.
Она упорно стремилась домой, особенно сейчас, в последние недели, хотя все понимали, что в клинике ей лучше и безопаснее. Порой врачи уверяли, что в данный момент ей ничего не грозит и отпускали, но самое большее — на десять дней. Затем она вновь отекала, теряла интерес и волю к жизни.
— Он тебе понравится, — сказал я, потому что должен был это сказать.
А Даша схватила меня за руку, откуда только силы взялись, крепки стиснула тонкими пальцами.
— Зачем? — спросила она. — Зачем тебе это нужно? Ты никогда не будешь достаточно хорош для них. Ты только вспомни…
— Нужно, — твердо сказал я. — Он мой сын. Я их бросил… но знаешь, лучше поздно, чем никогда.
Наверное, это очередная отмазка для слабаков, но я считал, что все делаю верно. К выходным Дашку и правда выписали, но мне казалось, знакомить ее с сыном было рано. Я и сам еще не успел толком с ним познакомиться. Встречу назначили снова на субботу. Снова там же.
— Опять торговый центр? — скептически спросил Илья.
Яна отвернулась, наверное, прячет улыбку.
— Я хочу кое что тебе показать. Пойдем.
Оглянулся на мать, она кивнула. Я же подошел к ней ближе, хотя сохранять между нами максимальную дистанцию это все, что она хотела. Но отступать не стала, это не в ее характере. Смотрит прямо в глаза.
— Дай нам час, — попросил я. — Один час. Здесь. Я не буду похищать его у тебя.
Ее взгляд был полон сомнений. Она не доверяла мне, у нее были на это основания. Но… она знала, что я не отступлюсь, что не исчезну из их жизни только потому, что она этого хочет. Не в этот раз. Поэтому нам придется учиться компромиссам.
— Пожалуйста.
— Один час, — твердо сказала она. — Я буду в кафе на первом этаже. Илья, если что, сразу звони мне.
Горько понимать, что она пытается защитить его от меня. И доверие еще придется заслужить. Руку мне Илья не дал, но он был слишком, наверное, взрослым, чтобы гулять с отцом за руку. В зеркальном лифте мы поднялись на третий этаж. Илья было потянул меня к лестнице, но я покачал головой. Я старался беречь ногу. Я занимался спортом, но учитывая при этом ногу. Я… слишком много вложил в право ходить, чтобы провоцировать колено, которое было прооперировано три раза. Я хотел, чтобы в нужный момент мое тело меня не подвело. Я хотел иметь возможность нести свою беременную жену на руках, если это нужно.
— Куда мы? — спросил Илья и покрутил головой.
Я показал пальцем. Магазин спорттоваров. Не стандартные кроссовки и футболки, а дорогие профессиональные атрибуты любого спорта. Сын вошел, огляделся задумчиво. Сразу прошел к конькам. Я видел, что она сразу зацепился взглядом за модель BAUER SUPREME стоимостью больше пятидесяти тысяч. Погладил ладонью плотную кожу, взял в руки, взвесил, словно прикидывая, потом поставил на место. Прошелся вдоль стендов. Продавец-консультант стоял в стороне, не вмешиваясь. Наверное, он как и я понял, что пусть этот мальчик не знает названий всех брендов, но он точно знает, в каких коньках на льду будет лучше всего.
— У меня такие, — сказал он и указал пальцем на тоже достаточно дорогую модель. — И еще есть пара попроще.
— А какие бы хотел ты?
Его взгляд снова метнулся к той паре, что он приметил с самого начала, но он только покачал головой.
— Никакие. Слишком дорого, да и есть у меня коньки. И клюшка. Все есть. Мама покупает.
— Я пропустил семь твоих день рождений, — тихо сказал я. — Позволь мне их подарить. Просто померь.
Илья вздохнул, ему пожали коробку с нужным размером. Коньки ладно сидели на ноге, большего я не понимал, я никогда не увлекался хоккеем. Затем расшнуровал их и обратно в коробку сложил.
— Нет.
— Почему?
— А что я буду вам должен, если приму такой подарок? Пусть вы мой отец, но вы все равно чужой. А принимать подарки у чужих нельзя.
Осколок сожаления снова заворочался где-то в глубине моей души. Хотелось поорать, пнуть ногой манекен, разбить его на осколки, плевать, на больную ногу. Хотелось ударить кулаком в стену так, чтобы на костяшках выступила кровь, испачкала нежный беж краски неопрятными кляксами. Но… мне четвертый десяток пошел. Если я чему то и научился за это время, так держать удар и себя держать. В руках. Поэтому я только улыбнулся.
— В данный момент должен я. Тебе. И, Илья… я не исчезну больше из вашей жизни. Я тебе не нравлюсь, но нам придется привыкать друг к другу. Я, к тому что теперь в не коем роде ответственен за тебя. Ты научишься принимать мою ответственность. Нам обоим придется учиться.
— Мама обидится, — тихо сказал он.
Я сел перед ним на корточки и колено отвратительно щелкнуло, но плевать, на весь мир плевать.
— Я поговорю с ней, — обещал я.
Она все поняла. Стояла в большом фойе, ждала нас. Увидела издалека, и конечно же коробку у сына в руках увидела сразу. Но это никак на ней не отразилось, она тоже научилась держать себя в руках.
— Я купила тебе горячий шоколад, — улыбнулась она сыну и протянула стаканчик с крышкой.
— Можно я здесь на катке попробую коньки, мам?
Она кивнула. Каток был залит здесь же, на первом этаже, лед, наверняка, искусственный, но, наверное, ребенку, который горит желанием первый раз опробовать свои коньки это не так важно. Он убежал переобуваться, мы с Яной остались вдвоем. Я решил, что самое время и протянул ей тонкую пачку документов, которую носил с собой и никак не решался отдать.
— Что это?
— Счет. Ты, наверное, не помнишь, но мы создали его для Ильи. Он не привязан к телефону, карты тоже нет, но ты можешь ее сделать, наверное. Я переводил деньги каждый месяц. Суммы разные. Один раз, давно уже, когда валялся в больнице перевел всего полторы тысячи. Смешно… но там уже приличная сумма.
