Однако у меня имелась потрясающая блузка от Дольче Габбана, которую я ни разу никуда не надевала. Самое потрясающее в ней — это цена. Собственно, поэтому она так и висела в моём шкафу нетронутой. Стоило это чудо от кутюр две трети моей месячной зарплаты, а я на свою зарплату не жалуюсь. И сама бы себе я её ни за что не купила бы, даже если б сошла с ума.
Но полгода назад на ресторанно-деловых переговорах с местным угольным воротилой случился небольшой казус. Он так бурно жестикулировал, что, лихо махнув рукой, выплеснул вино. И несколько крупных бордовых брызг угодили мне на рукав. Неуклюжий хозяин угольных копий страшно смутился и затем вместе с извинениями преподнёс новую блузку.
Я, как приличная, отказывалась, но он и слушать ничего не пожелал. Носить её мне не позволяла гордость, а выбросить — рука не поднималась. А за полгода гордость уже успокоилась.
Вот только блузка стала мне… ну не то чтобы совсем мала, но села очень туго. Прямо стянула корсетом, даже дышать трудно. А ведь ещё осенью, примеряя её, я ощущала себя гораздо комфортнее.
Обычно я ношу свободный крой и лишние сантиметры могла и не заметить. Это что же получается? Неужели я толстею? Чёрт!
У меня же всегда была идеальная фигура, причём без всяких диет и фитнеса. Мамино наследство. У неё вон и в пятьдесят осиная талия. И я так верила в гены, что никогда не следила за весом.
Однако старенькие джинсы и узенькая юбка-карандаш подтвердили мои опасения. Я в них попросту не влезла.
Расстроенная я приехала на работу, едва не опоздав. Такой важный день — и так неудачно начался.
Правда потом я немного развеялась — потому что коллеги на каждом шагу опять поздравляли с повышением. Это приятно. Ну а с лишними килограммами ещё разберусь!
***
В обед я и вовсе развеселилась — встретилась в буфете со Славиком. Обычно мы проходим мимо друг друга, будто в упор не видим, но тут столкнулись в дверях.
Я как раз направлялась в буфет, а он, очевидно, уже отобедал.
— Слышал, тебя можно поздравить? — спросил мой бывший муж, а у самого лицо кислое и правый глаз нервно дёргается.
— Можно, — просияла я. — Но ты, так и быть, можешь не напрягаться. Ни к чему себя насиловать, Славик, это вредно, а у тебя и так вид какой-то нездоровый.
Он сморгнул, но не успел ничего ответить — я обогнула его и звонко процокола в своих красных Лориблю к линии раздачи. А там все такие милые. Мужчины пропускали вперёд:
— Ксения Андреевна, что ж вы будете в очереди стоять? Проходите, пожалуйста. Вставайте перед нами.
Женщины улыбались и одаривали комплиментами:
— Ксюша, вы потрясающе выглядите! Слушайте, вам так идёт эта причёска! Шикарные туфли! И блузка!
Даже суровая тётка-раздатчица, внезапно подобрев, заворковала:
— Ксения Андреевна, возьмите лучше вместо бигуса мясной рулет. Очень вкусный и свежий.
Я бы не сказала, что прежде у меня не ладилось с коллегами. Ладилось, с кем-то лучше, с кем-то хуже. Но вот такого фонтанирующего дружелюбия со всех сторон — не припомню. Даже как-то неуютно сделалось, аж рулет в горло не лез…
12
Вечером, минут за десять до конца рабочего дня, меня наконец призвал к себе директор.
Я уже истомилась в ожидании. Гипнотизировала внутренний телефон и всё гадала: ну что же он так тянет? Когда уже позовёт знакомиться с приказом?
А впорхнув в кабинет Павла Сергеевича, сразу поняла: что-то не то. Наверное, догадалась по выражению его лица, смущённо-виноватому, или по ускользающему взгляду, или по тому, как он беспрерывно настукивает по стеклянной столешнице дробь. Директор всегда такой, когда нервничает.
Я остановилась в паре шагов от его стола. Он жестом пригласил меня присесть. А у меня внутри уже всё обмерло. Что случилось-то?
Директор покряхтел, собираясь с мыслями, и затем выдал:
— Тут из Москвы, из головного офиса пришло распоряжение… Так сказать, спустили свыше, меня не спросили… Уже и приказ подписан генеральным. В общем, Ксения Андреевна, это касается должности коммерческого директора. Присылают к нам на это место какого-то своего человека.
Я просто сидела и хлопала глазами, не в силах вымолвить ни звука. И, наверное, напоминала сейчас беспомощную пучеглазую рыбу, заброшенную волной на берег.
— Знаю, знаю, эта должность была обещана вам. Я сам писал на вас представление в гендирекцию. И там, — Павел Сергеевич показал пальцем в потолок, — приняли мои доводы. Устно вашу кандидатуру согласовали. Сам Парфёнов дал добро. Потому я и объявил вчера о вашем скором назначении, а сегодня, видите, какая незадача…
Павел Сергеевич тяжко вздохнул и наконец посмотрел мне в глаза.
— Ксения Андреевна, я всё понимаю — ситуация, конечно, не слишком приятная, но вы не должны принимать их решение на свой счёт. Просто что-то им там взбрело вдруг в голову… чёрт их знает… Сам не пойму, откуда взялся этот Крамер. Почему его отправили сюда… зачем? Чего ему в Москве не сиделось? Всё это мне так не нравится. Чувствую себя глупо… марионеткой какой-то… Ну и перед вами неудобно, но что я могу поделать? Ничего, к сожалению. Мы с вами люди подневольные.
Я кивнула. Даже выдавила из себя:
— Я всё понимаю. Я могу идти?
— Да, да, Ксения Андреевна, идите, конечно. И не расстраивайтесь. Уверен, эта столичная птица к нам ненадолго.
— Почему? — убитым голосом спросила я, поднимаясь.
— Ну, посудите сами, — оживился директор. — Этот Крамер блестяще закончил МГУ, прошёл стажировку в Нью-Йорке, какие-то вон у него сертификаты… регалий целая куча. Гляди-ка — даже MBA есть. Золотой кадр просто. Поработал некоторое время в Москве, в головном офисе, причём не на последних должностях. И теперь вдруг его отправляют в филиал. Для него же это всё равно что ссылка. Догадываюсь, что не по своей воле этот золотой кадр к нам сюда едет. Скорее всего, отправили за какую-то повинность.
— Да, наверное, — безучастно кивнула я. — А когда он появится у нас?
— Сегодня же у нас четверг? Ну, значит, через три дня. В понедельник должен уже заступить.
Я попрощалась с директором и на ватных ногах вышла из его кабинета.
13
Хорошо, что рабочий день уже закончился — никто не видел, какое у меня сделалось лицо. Стало вдруг так обидно, просто до слёз. Я и не выдержала: забежала к себе и разрыдалась. Так по-идиотски я ещё никогда себя не чувствовала. Что бы директор ни говорил, но это унизительно!
И этого Крамера я уже заранее ненавижу. Будь он хоть семи пядей во лбу — ненавижу. Даже если он милейший человек без единого изъяна — ненавижу. Тысячу раз ненавижу! За обманутую надежду, за разбитую мечту и особенно за унижение, которое мне ещё предстоит пережить.
Потому что мне аж тошно становится, как только представлю, что завтра все коллеги, в том числе и Славик с Эллочкой, узнают, как меня бортанули, забраковали, оставили в дураках… О, эти двое будут просто счастливы.
В самый неподходящий момент заявилась уборщица, помешав мне вдоволь поплакать. Пришлось взять себя в руки, успокоиться, наспех стереть поплывшую тушь и припудрить зарёванное лицо, пока она не сунулась в мой кабинет — небольшой закуток, отгороженный стеклянными стенами от остального помещения-опенспейс, где мои сотрудники «обслуживали» клиентов. Моя каморка на полноценный кабинет, конечно, не тянула, но зато давала относительное уединение, особенно если стеклянные стены задраить жалюзи. И даже дверь, которая обычно нараспашку, изнутри можно запереть, если понадобится.
— Поди, переезжаете скоро, Ксения Андреевна? — спросила бабуля-уборщица, когда я вышла из своей норки.
— В смысле? — не сообразила я.
— Так наверх, к директорам.
— Нет, не знаю, — буркнула я и поспешила прочь.
Подбородок тут же предательски задрожал от одного лишь её невинного вопроса. Пришлось пребольно закусить губу, чтобы сдержаться.
Уже на улице я вспомнила, что у меня опять назначен визит к врачу. Это я после Лёлькиного гения решила сходить к нормальному доктору. Она — женщина, в годах, с опытом, с кучей хороших отзывов в интернете. Такая всякую ерунду советовать не станет.
