– Яник! – звонкий крик вырывается наружу, гулким эхом отдаваясь от стен узкого коридора. Я не чувствую, как дёргает меня Машка, как десятки пар глаз мигом устремляются в мою сторону. Я вижу только его – моего Яна.
Отчаянно делаю шаг вперёд и натыкаюсь на неподвижный взгляд его глаз цвета дамасской стали! Услышал! Узнал! Как и я ошеломлён неожиданной встречей. Секундное промедление. Глаза в глаза. Душа в душу. Мы оба, кажется, не дышим, но понимаем: ничего не прошло, не забыто! Чувствую его безумное волнение на расстоянии и хочу сорваться к нему в объятия. Как раньше! Такое невозможно забыть! Но цепкие пальцы Зайцевой, до алых отметин сжимающие мою руку, отчего-то не дают сделать и шага.
– Маша, пусти! Ты чего?– пытаюсь освободиться, но девчонка испуганно качает головой.
– Янка, ты с ума сошла? Это же Шах! – затравленным зверем бормочет в ответ и сильнее дёргает за рукав, не оставляя попыток оттащить меня в сторону.
– Шах? – недоумённо переспрашиваю, а сама не могу отвести от парня глаз. Ну, конечно, Ян Шахов. Это только для меня с детства он всегда был просто Яником.
– Шахов – местный мажор и негодяй! Сотрёт в порошок и по ветру развеет!– с опаской шепчет Маша, не теряя надежды поскорее убежать отсюда. – Да не смотри ты на него так! Давно проблем не было?
Мотаю головой: Зайцева явно что-то путает! Какой мажор? Какой негодяй! Это всё глупости!
А в это время очумевшая от моего возгласа толпа, понемногу оживляется. Продолжая буравить меня пытливыми и отчасти оценивающими взглядами, парни начинают раскатисто хохотать, отпуская нелестные шутки в мой адрес.
– Вот это эмоции, Шах! Смотри, как серых мышек от тебя ведёт!
– Ха-ха, Шах – кумир убогих первокурсниц!
– А может, возьмём девочку в группу поддержки? А, пацаны? Смотрите, какая преданная фанатка! Да и голосистая!
– Не, кто на такую взглянет?
– А мы её помоем, почистим, принарядим. Что думаешь, Шах?
Грубые, пошлые слова жгучей пощёчиной опаляют щёки. Эти уроды говорят обо мне в третьем лице, словно меня здесь и нет. Голоса громкие, тошнотворные, чтобы расслышала наверняка.
Чувствую, как немеют ноги, как кровь приливает к лицу и с какой-то безотчётной надеждой смотрю на Яника. Верю, что сейчас он одним махом всех поставит на место! Как раньше! Никому и никогда он не позволял даже думать обо мне плохо!
Но Ян молчит. В его ледяных глазах – неприкрытая боль. Скулы сводит от напряжения. Неужели, он так и не смог меня простить?!
– Яник, это же я! – голос предательски дрожит. Я виновата перед ним, знаю! Вот только уже сполна искупила свои грехи!
И снова гогот и рвущие сердце на клочья тупые шутки.
– Шах, ты что знаешь её? – насмешливый голос очередного смазливого качка, оглушает своим циничным звучанием.
Всё ещё наивно жду, что Ян очнётся, обрадуется мне, а этих недалёких шутников пошлёт к чёрту. Вот только Шахов решает иначе.
– В первый её раз вижу! – словами плюёт в душу, одним махом перечёркивая всё, что когда-то нас связывало, а потом проходит мимо, позволяя своим прихвостням и дальше потешаться надо мной.
Безликими пятнами проносятся мимо незнакомые лица. Отовсюду слышатся чьи-то разговоры, чужие равнодушные голоса. Меня не по-детски трясёт, а мысли, смешиваясь с воспоминаниями, путаются, окончательно лишая иллюзий: прошлое на то и прошлое, чтобы однажды пройти. Вот только по кому-то оно порхает на пуантах, по мне же проехалось катком.
– Вот же чокнутая! – ворчит Зайцева, локомотивом прокладывая дорогу к нужной аудитории.
Её ладонь всё так же сжимает мою. Несмотря на обиду и вымороженное словами Шахова сердце, я несказанно рада, что познакомилась с Зайцевой, и мысленно благодарю девчонку, что та не бросила, не отвернулась, не испугалась. Уверена, если бы не она, я раздавленная продолжала сидеть возле спортивных раздевалок, проклиная тот день, когда решилась переехать в этот город.
– Ты зачем к Шаху полезла, Яна! – не унимается девчонка.
Этот вопрос Машка задаёт уже в сотый раз, да только, как описать в двух словах едва знакомому человеку историю своей жизни, не приложу ума.
– И главное, нашла же к кому приставать! – обеспокоенный взмах руками и снова: – Ну зачем, Ян?
– Мы были знакомы. Давно. Он меня просто не узнал.
Вот и история, а я волновалась! Девять слов и вся моя жизнь как на ладони. Но на большее я сейчас просто не готова.
Чувствую, Маша не верит. Видит по моей реакции, что всё гораздо сложнее. А ещё замечает, как блестят мои глаза от застилающих обзор слёз, как дрожит подбородок, а зубы исступлённо впиваются в тонкую кожу вокруг губ, и тактично отступает. Даёт мне время прийти в себя и больше ни о чём не спрашивает.
Зато спрашивает Мухомор. Долго и нудно, докапываясь к каждому моему слову, чувствуя, что не учила, да что там, даже не открывала конспекты. Вот только старичку невдомёк: перед тем, как выиграть гранд на обучение в этом вузе, я больше года была прикована к больничной койке, где единственным спасением от одиночества и боли для меня стало чтение профильной литературы.
– Круто! – тыкает в спину карандашом Фомина, когда Мухомор переводит своё дотошное внимание на новую жертву, предварительно поставив мне твёрдое "отлично" в журнал. – Зюзя слюной изошёл от зависти!
Кончиком простого карандаша девчонка указывает в сторону окна, возле которого набычившись сидит Митя Зюзев и недоверчиво косит на меня.
– Эх, смотри, Янка, от ненависти до любви один шаг, – хихикает Катя, намекая на рыжего парня, но заметив в моих глазах полное безразличие к происходящему вокруг, оговаривается:
– Да ладно, не принимай близко к сердцу. Я пошутила. Зюзев у нас однолюб, – вздыхает Катя с толикой лёгкой грусти во взгляде. – Одного он не понимает: скорее Мухомор поставит всей группе экзамен автоматом, чем Бельская соизволит снизойти до чувств этого рыжего бедолаги.
Остаток семинара проходит как в тумане: студенты дискутируют с Муховым, Машка деликатно молчит, изредка посматривая на меня из-под мягких ресниц, а я мучительно прокручиваю в голове слова Яна и никак не могу поверить, что его сердце превратилось в камень всего за несколько лет.
– Маш, а Маш, – не успевает Мухомор покинуть со звонком аудиторию, как возле нашей парты вырастает фигура Егора Мишина, невысокого, коренастого одногруппника, что обычно тусуется на задних рядах. – Про обещание своё помнишь?
Зайцева притворяется, что не замечает парня и с важным видом продолжает запихивать тетради в рюкзак. Егор же, опершись ладонями о парту, не сводит с неё глаз и ласково улыбается. Не заметить его симпатии к Маше не сможет разве что слепой.
– Мишин, отвали, не до тебя! – отмахивается девушка и моментально краснеет, скрывая за стеной показного равнодушия робкую застенчивость.
– А до кого? – Мишин усаживается на парту, скрестив на груди руки.
– Вон, у Янки проблемы, – Зайцева не находит ничего лучше, чем прикрыться моим зарёванным лицом.
Егор смотрит на меня, потом на Машку, потом снова на меня, и, поджав губы, безапелляционно и громко заявляет:
– А давай при свидетелях, Маш! Если решу проблему новенькой, ты перестаёшь искать отмазки и в этот же вечер идёшь со мной на свидание.
Зайцева ещё пуще краснеет, теперь уже от пристального внимания одногруппников, которые тут же начинают толпиться возле нас.
– Зайцева, ты попала! – хохочет одутловатый очкарик с гнездом на голове и видом зазнайки.
– Да-да, теперь не отвертишься! – вторит ему наша староста.
– Егор, ты бы сначала узнал, что за проблема! А то мало ли…, – ехидно подзуживает Зюзев.
– Я же сказал, что любую решу, значит, решу! – прерывает шквал голосов Мишин и с улыбкой смотрит на меня. – Ну, Яна, что стряслось?
Взоры всех собравшихся моментально устремляются в мою сторону в ожидании ответа. Просто супер! Высший класс! Моё разбитое сердце, того и гляди, станет достоянием целой толпы народа. Переминаясь с ноги на ногу, мысленно подбираю слова и взглядом выискиваю пути к отступлению.
