тридцать дней меня трогать не будут — такой срок дали моему «отцу», но это если я поняла правильно.
Минут через десять лысый Равиль появился в комнате с тарелками в обеих руках.
Все это время Зверь неотрывно пялился на меня, молчал и проводил под ногтями кончиком своего лезвия.
Учуяв запах хорошо прожаренного стейка и салата, я напрочь о нем забыла. Стейк — толстый, мягкий, сочащийся соком, был просто умопомрачительным!
— Хозяин… Я могу уйти? Меня жена ждет…
— Полчаса я здесь побуду. Потом возвращайся.
Мы остались одни на этаже.
Зверь наблюдал, как жадно я ем, набивая рот с таким видом, словно этот стейк — самое вкусное, что я ела. Недалеко от истины: стейк и еще этот кекс.
— Отец тебя не слишком баловал, да?
Я бросила на него взгляд и промолчала. Неприлично — он же меня накормил, черт возьми, но говорить с набитым ртом неприлично тоже.
И я ему не доверяла.
Еще неизвестно, что он за эту еду попросит.
Меня мучил вопрос: они же видят, что я нищая, в отличие от Коринны. Зачем им эта сделка очевидно, что я не нужна отцу. И откуда они это узнали, он сказал им сам?
— Ты мне нравишься, Лили.
— Я не буду с вами спать, — пробормотала я с набитым ртом, сообразив, куда он клонит.
Он не разозлился.
— Все так говорят.
Я опустила глаза, не выдержала его взгляда. Радужка Зверя была прозрачной, серо-голубой, и абсолютно чистой. Ни капни сомнений или нетерпения. Ничего ему не сказала.
— Хочешь увидеться с подругой? Она тебе расскажет, какие в «Авалоне» порядки.
— С Викой? Хочу…
Неоконченный вопрос подвис в воздухе. Боялась, что за каждую исполненную просьбу Зверь будет что-то просить. Как в жестоких сказах, которые я читала в детстве, где на каждом шагу героев подстерегала расплата за свои немудрые желания.
— Ты такая милая, когда боишься, Лили, — он снова неприлично улыбнулся, и предложил мне руку. — Ты закончила?
Видел, что я доела.
Слишком быстро, чтобы это выглядело прилично, зато впервые за много дней я ощущала приятную сытость. И это долбанное чувство притупило ощущение опасности. Как бы шептало: знаешь, он не такой плохой парень, присмотрись к нему повнимательней, голодной не останешься…
Но мозги у меня еще остались: Зверю я не верила, и руку не приняла. Сейчас он не выглядел таким страшным, как в переулке. Но бугрящиеся мышцы и подлая усмешка сделали свое дело.
— Равиль, — позвал он.
Я думала, телохранитель-раб еще не вернулся, но он вошел сразу, как хозяин открыл рот.
— Отведи ее к подруге.
Он кивнул к выходу: мол, идем, а на лестнице взял меня за локоть.
Я обернулась: Зверь вышел вслед за нами, но ушел в другую сторону.
— Ступенька, — предупредил Равиль, и я бросила сворачивать себе шею и взглянула под ноги.
Кажется, это второй или третий этаж. Обстановка роскошная. Кругом красный шелк, зеркала. Было тихо, музыка из залов не долетала. Но стоило нам спуститься на пролет, и я ощутила вибрации. Я бросила случайный взгляд в одно из зеркал и вздрогнула: забыла, что на мне макияж. Не привыкла к такому яркому. Укладка растрепалась, а вот макияж не поплыл, хотя я ревела… Наверное, в «Авалоне» плачут часто. Здесь делают стойкий макияж.
Чем ниже мы спускались, тем громче становилась музыка.
Стоило нам попасть в толпу, как Равиль поставил меня перед собой и повел вперед, расталкивая народ. Перед ним расступались недостаточно быстро.
С Викой ужасно хотелось встретиться.
Ее похитили за сутки или двое до меня. Я надеялась, с ней все в порядке.
Равиль вывел меня из зала в служебные помещения. Он вел меня к боковому коридору, который охраняли двое амбалов. Периодически оттуда доносились взрывы женского смеха и визг.
Равиль толкнул одну из дверей и остановился:
— Прошу.
Я застыла на пороге.
Это была гримерка, полная полуголых девиц. Все они стихли и уставились на нас. Взгляды скользили по мне, безмолвно спрашивая — новенькая? — изучали, как соперницу и конкурентку, но без вызова. Приглушенный свет. Круглые зеркала с облезлыми рамами. Шик и нищета в одном флаконе. Пахло духами и пудрой.
— Не бойся, проходи, — повторил Равиль, захлопнул дверь, но остался на пороге.
А я, осторожно и слегка брезгливо, как кошка ступает по грязному полу, прошла через гримерку, сквозь строй разряженных в пух и прах женщин, к тахте у дальней стены.
Вика — тоненькая, хрупкая фигурка, лежала в позе эмбриона, укрывшись пушистым покрывалом из белого пуха. Возможно, это была накидка или пелерина. Испуганно подняла голову, заметив, что кто-то подошел и уставилась на меня. Непонимающе заморгала. Она меня не узнала.
— Вика… Это я.
Глаза округлились. Она прошептала мое имя.
— Ты в порядке?
Она натянула на тощие плечи пуховую накидку и села. На ней было что-то вроде полупрозрачной комбинации. Раньше она такое не носила. И я тоже, в таком виде она меня даже не признала. Светлые, редкие волосы всклокочены. Есть девушки худенькие и невероятно сексуальные, но при взгляде на Викусю ее хочется накормить.
— Лиля, не могу поверить!..
Я хлопнулась на тахту и мы обнялись. Она разрыдалась, у меня в глазах тоже стояли слезы, но я устала плакать. Девицы пялились на нас, но быстро вернулись к своим делам: красились, одевались к номерам. Судя по нарядам, многие были неприличными.
— Что с тобой было?
Мы зашептались. Равиль стоял далеко, слова тонули в шуме и смехе.
— Меня Зверь утащил… — она шептала мне на ухо сквозь горячие слезы. — Принял за тебя и в спальне своей держал, когда разобрались, выкинули сюда…
— Тебя не обижали?
— Пока нет…
«Пока» прозвучало трагично и устало. Вика пряталась от чужого внимания в женской охраняемой гримерке, не привлекала внимания, чтобы о ней не вспомнили и не послали выступать. И это сработало. Впрочем — только временно. Зверь, когда с трудом ее вспомнил, обещал ее оценить и решить, что с ней делать. Утащил по ошибке, но не пропадать же добру.
Я огляделась, обняв Вику.
Девицы в блестящих трусиках, с сосками, едва прикрытыми блестками, которые, казалось, нанесли прямо на кожу, собрались у выхода, который я не замечала раньше — то ли выход на сцену, то ли в коридор, который выведет их в нужный зал.
Красотка, накрашенная под Клеопатру — явно из другого номера, села перед зеркалом и закурила тонкую сигарету, наблюдая за нами. Девушка была безумно хороша собой: высокие скулы, пухлые губы идеальной формы. Такие сочные, что намекали на одно. Тело и лицо густо
