свечу в старом бронзовом подсвечнике. Однако читать не могла. Она долго смотрела на огонь, потом вдруг поднялась с уютных кресел, раскрыла бюро и вынула из потайного ящичка стопку писем, бережно перевязанных алой ленточкой. Благоговейно развязав ленточку, Марья Алексеевна бережно раскрыла одно из писем. Впервые за двадцать лет!
Глубоко вздохнув, она принялась читать. Одно, затем другое и следующее... Она читала, и слезы лились из глаз непрерывным потоком, но бедная дама не замечала их. Она унеслась туда, в трепетный мир юности и любви. Теперь она видела себя семнадцатилетней Машей, тающей от блаженства над пылким письмом возлюбленного.
7.
Бронский не находил себе места. Он не мог понять, отчего отец не желает слышать о визите к Денисьевым. И дело вовсе не в приличиях: деревенский этикет позволял представляться самим и приезжать в гости знакомиться.
Левушку лихорадило. И что дивно: с тех пор, как он увидел Катю, он ни разу не вспомнил о черных глазах графини Забельской, словно ее и не существовало! А ведь совсем недавно сходил с ума, добивался ее единого взора. Добился куда большего: пыл его был вознагражден сторицей. Где же теперь страсть, томление, грешный жар? Ужели то была ошибка?
День, проведенный у Давыдовых, запечатлелся в памяти юноши до мельчайших подробностей. После по-деревенски раннего обеда младость веселилась. Юные девицы с удовольствием приняли нежданного кавалера в свой круг. Левушка слушал пение Наташи, шутливо вальсировал с тринадцатилетней Соней, был посвящен в секреты маленькой Оли (что кот Амур вовсе и не кот, а, как Черная Курица, министр маленького государства, поместившегося в печи). Сашура с обожанием смотрел на юношу в мундире и везде следовал за ним.
Казалось, юноша давно свой в этой милой компании. Лишь с Катей ему было непросто, хотя, несомненно, она была чудом и счастьем. Стоило лишь слегка задеть рукав ее платья, Левушка заливался краской. Как скоро Катя поднимала на него свои чудные серые глаза в обрамлении длинных ресниц, сердце записного донжуана и вовсе упадало в пятки. Он смущался, стыдился неловкости и вел себя как совершенный болван.
Однако не было большего блаженства, чем чувствовать ее рядом, встречать ее задумчивый взгляд, а за вечерним чаем брать из ее рук чашку или карамельку. Из головы не выходила картина: они рядом, в круге желтого света, шепчутся, как заговорщики или ... влюбленные. Да, влюбленные. Вспоминая эту близость и доверительность, с каковой Катя отнеслась к нему, Лев Сергеевич хмелел и томился, бросая на девушку жаждущие взгляды. Но ее прежнее спокойствие и простота в обращении устыжали пылкого юношу, и он смущенно остывал. Казалось, они рассказали все о себе, но в Кате оставалась загадка. Таинственна ее душа, чем она живет? Любила ли когда-нибудь? Любит ли? Более всего Левушку мучил последний вопрос. Если любит, то отчего так спокойна и ровна? Улыбается светлой легкой улыбкой ему, когда его кровь кипит?
Заметил ли кто из Давыдовых в этот вечер, что происходило с ним, неизвестно. Однако за игрою в фанты Наташа поглядывала лукаво, и, верно, не случайно его фанту выпало встать на колени перед Катей, что он с энтузиазмом и исполнил. Катя смущенно рассмеялась и велела:
- Немедленно встаньте, Бог с вами!
Однако уже ночь приблизилась нежданно, и пора было ложиться спать. Наутро спозаранку Бронский уезжал. Он, конечно, получил приглашение на рождественский утренник и вечерний бал у Давыдовых.
- Непременно, непременно будьте! - просили девочки наперебой.
Перед сном прощаясь с Катей, Бронский спросил замирая:
- Можно мне будет нанести визит в ваш дом?
Катя помедлила, покраснела и ответила с запинкой:
- Пожалуй. Маменька примет вас.
...Мог ли вообразить себе Лев Сергеевич, что батюшка так яростно воспротивится?
Впрочем, их встреча была по-родственному теплой. Сергей Львович ждал сына, тревожился и ругал себя, что не выслал лошадей на станцию. Всякий раз как Лев приезжал на зимние вакансии, его встречали на своих. Теперь же Бронский-старший не был уверен, что сын явится в родное гнездо, а не останется на Рождество в Петербурге. Его последнее письмо тому причиной. Ну да тем радостнее была встреча.
8.
Левушка с наслаждением вдыхал запах родного дома и не без любопытства поглядывал на хихикающих девок, высыпавших из девичьей поглазеть на молодого барина.
- Отчего один, без Тихона? - первым делом спросил Сергей Львович, разумея камердинера сына.
- Я писал вам, что Тихон просил отпустить его на праздники погостить у родственников.
- Что ж, твоя комната протоплена, устраивайся. Я пришлю тебе мальчишку в услужение.
Сергей Львович еще раз обнял сына и с удовольствием оглядел его. Юноше не терпелось рассказать о своих приключениях и о том, как он решительно повел себя с разбойниками, как те позорно бежали, прихватив чужих лошадей. Насилу дождался, когда отец справится с делами и позовет его к себе в кабинет.
Однако беседа пошла по иному руслу. Сергей Львович первым делом расспросил о Петербурге, об успехах сына в юридических науках. Ему необходима была помощь в запутанных делах имения и в давней тяжбе с соседом.
- Судейские крючки, крапивное семя, три шкуры дерут, время тянут!- жаловался Сергей Львович.
Покуда дошло дело до разбойников, Левушка уже изрядно порастратил энтузиазм. Он коротко пересказал события давешнего дня, не хвастая и не приукрашая. Сергей Львович слушал и хмурился, затем пробормотал:
- Слыхал я про этого Григория. Незаконный сын графа Долинского, отчаянный малый.
- Отчего же ему все с рук сходит? Ужели нет на него управы? - воскликнул юный правовед.
- Хитер каналья. А кто та девица, которую ты по-рыцарски защищал?
Левушка вспыхнул до корней волос.
- Соседская барышня, Катя Денисьева.
- Как? Денисьева? - Сергей Львович выронил из рук длинный чубук.
- Я обещался с визитом, - продолжал юноша, не замечая смятения отца.
Бронский-старший молча поднял чубук и постучал им о решетку камина, выбивая табак.
- Ты не поедешь к ним, - бесцветным голосом произнес он наконец.
- Почему? - удивился Лев. - Вы намерены распорядиться мной иначе?
- Ты не поедешь с визитом и забудешь раз и навсегда это имя, - сухо и твердо проговорил Сергей Львович.
Юноша с изумлением уставился на отца. Куда делся давешний добрый и заботливый Сергей Львович? Перед ним сидел в креслах надменный, сухой господин с неприятной гримасой на лице.
- Почему, отец? - повторил свой вопрос удрученный Левушка.
- Придет время, узнаешь. Покуда доверься мне: забудь ее. Романического продолжения не будет.
Ничего не понимая, юный Бронский
