Но у папы были другие планы. Он затянул нашу семью в огромные долги еще когда была жива мама, а как только она ушла, стало еще хуже. Не знаю, чем все это закончится. Он растрачивает деньги на престижные ужины с его старыми чванливыми богатыми друзьями, делая вид, будто он имеет влияние в городе. Но на самом деле отец просто конченый пьяница. Он уже продал наш дом в городе, а сейчас у него появились виды и на пляжный домик.
Карина не понимает, почему я возмущаюсь. Она говорит, что папа возьмет себе только половину от продажи, остальные же деньги будут поделены между нами двумя. Сейчас она обручена уже в третий раз, и изо всех сил пытается казаться ровней своим любящими дизайнерские бренды друзьям. И ее не смущает тот факт, что после окончания колледжа она не проработала ни одного дня. Обычно она приводила мне доводы, что захудалый дом в глуши никому не нужен. И, по ее мнению, я могла бы потратить свою половину от вырученных денег на покупку дома для нас с Дэниелом. Или на отдых в каком-нибудь классном месте вроде Майами.
Сейчас я смотрю на отслаивающиеся обои с газетным принтом на стенах и на заднее крыльцо, где я читала долгими часами. Слово «крутой» никогда не подходило этому дому.
— Итак! — Холли громко хлопает в ладоши, переключаясь с разговоров о смерти, раке и других не риэлтерских проблем. — Твой отец сказал просто все выкинуть, — она, сияя, протягивает мне ключи. — Ты знаешь, тебе не обязательно все делать самостоятельно. Я легко могу позвонить кое-кому, чтобы они все упаковали и вывезли, избавив вас от хлопот. Тут неподалеку, через несколько городов есть большая база Гудвил.
— Нет, — громко протестую я, но быстро подавляю свою вспышку. — Я хочу сказать, что там могут быть вещи, которые стоит сохранить. Старые семейные памятные подарки. Я хотела бы осмотреть все сама.
— Разумеется! — отвечает Холли, неловко покашливая. — Ну, если что-нибудь понадобится, ты просто позвони. Только позвони. И передай от меня привет своему отцу, — добавляет она, усмехаясь. — Он рассказывал мне о своей книге. Когда она выходит?
Я вздыхаю:
— Мы пока еще не уверены, — отвечаю неясно.
Фанаты отца ловят каждое его слово, куда бы он ни пошел. Видимо, единственное оружие, оставшееся у прогнившего насквозь человека, такого как он — это обаяние.
— Ох, ну скажи ему, чтобы позвонил мне, если он когда-нибудь здесь появится.
— Не появится, — коротко отвечаю я. — Спасибо за ключи. Я дам вам знать, когда закончу с уборкой.
Холли выходит, пошатываясь на каблуках. Она явно сбита с толку. Я смотрю сквозь окно, как она садится в «лексус» и мгновенно срывается с места.
Я остаюсь одна.
На минуту я замираю в зале. Вокруг так тихо, слишком спокойно. Не слышно ничего, кроме звука далеких волн, бьющихся о берег, пения птиц и шума двигателей проезжающих в отдалении машин. Я осталась наедине со всеми воспоминаниями.
«С Эмерсоном...»
Чувствуя, как в груди разрастается паника, я роюсь в сумке и нахожу флакон с маленькими белыми таблетками, и они меня обнадеживают. Я снова их пересчитываю: одна, две, три, четыре, пять.
Они остались с прошлого рецепта, и я поклялась себе больше его не использовать. Дэниел и доктор не понимают, почему я не хочу их снова принимать, ведь они прекрасно справляются с моими паническими атаками. Лекарства. Но побочным эффектом этих таблеток является то, что после их приема я чувствовала себя одурманенной и отчужденной, как будто находилась за тонкой водной стеной, отделяющей меня от внешнего мира. При этом все мои мысли и чувства были сглажены, даруя спокойствие.
После смерти мамы я наконец нашла способ отключать свои эмоции, и это казалось блаженством. После того, как я потеряла ее и лишилась Эмерсона, на меня нахлынули страшные мучения и уныние. Тогда все, чего я хотела — это ничего не чувствовать. Но, по прошествии долгого времени, это состояние начало меня пугать. Сколько мне нужно лекарств, чтобы пережить еще один день?
Наконец я отказалась от антидепрессантов, но мои панические атаки продолжали появляться с регулярным постоянством. Я никогда не могу предугадать, когда меня снова накроет. Я буду просто идти по коридору в аудиторию, когда мой сердечный ритм может ускориться, а мир начнет вращаться. В такие моменты кажется, что мою грудь сдавливают железные листы, ломая тело. И я настолько погружаюсь в панику, будто умираю.
И так происходит каждый раз.
Я нашла способ справляться с большинством атак, прежде чем они выйдут из-под контроля, при помощи медитации, дыхательных упражнений и визуализации. Таблетки в сумке напоминают мне о том, что если удар случится снова, то я смогу его остановить. Но я не хочу зависеть от них настолько сильно. Они искушают меня испытать блаженное чувство онемения снова и снова. Я мечтаю покончить с лекарствами навсегда.
На этот раз мне не нужно открывать флакон. Я заставляю себя замедлить дыхание и повторить придуманную мной мантру, при помощи которой я избегаю панической атаки.
«Я здесь. Я в порядке. Я могу через это пройти.»
Постепенно я чувствую, как растворяется паника, и могу снова слышать отдаленный грохот волн и крики чаек, кружащих над пляжем.
«Я здесь. Я в порядке.»
Я смотрю на окружающий меня беспорядок и понимаю, что надо приступать к работе. Поэтому подхожу к своей машине и начинаю выгружать коробки со скотчем и прочными мусорными мешками. Я начинаю уборку с коридора и продолжаю на кухне, сортируя все вещи на три категории: в мусор, пожертвовать и оставить.
Я погружаюсь в эту тяжелую работу и отвлекаюсь только, когда солнце уже село, и на улице стемнело. Я разгоряченная, потная и уставшая, а кухня не упакована даже наполовину.
Меня прерывает звонок телефона. Дэниел. Я кладу скотч и отвечаю.
— Привет, детка.
— Привет, все в порядке? — Голос Дэниела звучит озабоченно. — Ты обещала позвонить, когда доберешься.
— Ох, — я останавливаюсь. — Черт, прости, я забыла. Я полагала, что сразу же все упакую, — быстро добавляю я, оправдываясь. — Я хотела сделать все побыстрее.
— Да, кстати. Как идут дела?
Я смотрю на беспорядок, на окружающие меня коробки и мусорные мешки.
— Это займет больше времени, чем я предполагала, — вздыхаю я. — Не думаю, что вернусь на следующей неделе. Просто тут так много вещей!
Дэниел смеется низким смехом, пытаясь меня утешить.
— У меня было такое предчувствие. Помнишь, когда после смерти дяди Грега я должен был пойти упаковывать его вещи в офисе? Там было столько подшивок старых газетных вырезок, словно он собирал их лет двадцать.
