Больного переложили на кровать. Герасимов посчитал пульс, удовлетворенно кивнул Лидии Яковлевне. Потом, откинув одеяло, тщательно осмотрел повязку, охватывающую тело молодого человека от сосков до бедер. Оглянувшись на Наташу, движением руки подозвал ее:
— У тебя в каптерке найдется что-нибудь поприличнее, чтобы переодеть добра молодца? Этак на пару размеров больше нынешнего безобразия. — Он окинул критическим взглядом пижамные штаны, едва доходившие до середины икр пациента.
— Постараюсь найти. Мне на всякий случай оставляют несколько комплектов.
— Ну и лады. — Хирург посмотрел на санитара. — Петров поможет тебе его переодеть. Да, постой, — остановил он рванувшую к порогу санитарку. — Чем ты его успела приворожить? Давеча требовал, чтобы именно ты сидела рядом с ним. Так что, как освободишься, почаще заглядывай к нему, раз приглянулась!
— Хорошо, — прошептала Наташа.
Вместе с рыжим Петровым они, намучившись с тяжелым, бездвижным телом, с трудом переодели Карташова в более просторное новое белье, удивляясь, почему этим нельзя было заняться завтра, когда больной придет в себя.
Вскоре санитар ушел, а Наташа присела на стул рядом с кроватью больного. Ночник светил приятным зеленоватым светом.
Лицо раненого притягивало и завораживало девушку. Она поймала себя на желании узнать, какие у него глаза. Если судить по цвету волос, должны быть карими, вернее черными. Ночные тени легли на скулы и ввалившиеся щеки, отросшая щетина оттеняла неестественную белизну лба, темнели провалы глазниц. Каждая черточка лица спящего тяжелым сном мужчины кричала о страданиях, которые ему пришлось пережить несколько часов назад. Но тем не менее весь его облик говорил о человеке незаурядном, сильном и вместе с тем очень привлекательном и желанном для женщин.
Девушка испугалась своего открытия и невольно отодвинулась от кровати. Не существовало еще на свете мужчины, глядя на губы которого ей вдруг захотелось бы, чтобы ее поцеловали. Но сейчас с неудержимой силой ее влекло желание припасть к этим губам в поцелуе, почувствовать исходящий от них жар, взять на себя хотя бы малую частицу сковавшей их боли. Наташу тянуло опять коснуться его щеки, рук, лежащих поверх одеяла, но она не решалась, боялась потревожить его. Карташов спал под действием лекарств, но сон этот был тревожным и беспокойным. Набухшие вены на кистях рук, длинные сильные пальцы, которые время от времени судорожно комкали одеяло и тут же расслабленно разжимались, — все говорило о том, что приступы боли продолжают беспокоить раненого даже после введения обезболивающих средств.
Наташа в последний раз окинула взглядом лицо молодого человека, вздохнула и поднялась со стула. К сожалению, она не могла всю ночь провести только у его постели.
Но дежурство в эту ночь выдалось спокойное, и она раз пять заглядывала в палату новенького. Под утро вслед за ней вошел Герасимов, постоял около кровати, всматриваясь в лицо раненого, молча отошел и уже на пороге повернулся к санитарке:
— Наташа, сумеешь побрить Карташова, когда он полностью придет в себя?
Наташа смутилась и пожала плечами:
— Честно сказать, ни разу в жизни не пробовала…
— Ну что ж, попросим Петрова задержаться на дежурстве. Он в этом деле мастер, а ты поможешь ему, поучишься мужскую красоту наводить. Только запомни: поднимать Карташова и с боку на бок переворачивать пока нельзя. Может кровотечение открыться.
— Тогда, может, стоит дождаться, когда ему легче станет?
— Милая моя девочка, думаешь, я не знаю, что лучше, а что хуже? Но только это приказ контр-адмирала, а его приказы, знаешь, не обсуждаются! Утром нашего Карташова высокие гости собираются навестить, и негоже им лицезреть подобную пиратскую физиономию. В небритом состоянии он больше на разбойника смахивает, чем на доблестного советского офицера, ты не находишь?
Наташа рассмеялась, а Герасимов окинул ее оценивающим взглядом, прищурился:
— Послушай, хочу спросить, что, в отделении поприличнее халата для тебя не нашлось? Такая красивая девочка, а выглядишь как чучело. Я подозреваю, что это Нина, старая чертовка, тебя специально так вырядила! Все боится, что мужики себе шейные позвонки ненароком свернут. — Он развел руками, усмехнулся и уже серьезно взглянул на санитарку. — Завтра пойдешь к ней и скажешь, что я приказал выдать тебе новый халат и нормальные тапочки вместо этих мокроступов. — Он весело рассмеялся. — В первый раз, когда тебя в них увидел, подумал, что ты в ластах по коридору шлепаешь.
Продолжая тихо посмеиваться, врач пропустил Наташу и вышел вслед за ней в коридор. Девушка осторожно прикрыла дверь, а Герасимов, кивнув в сторону палаты, прошептал:
— Помяни мое слово, девочка, ох и хлебнем мы еще лиха с этим лейтенантом! Что-то слишком много вокруг его особы возни!
И, ссутулившись и устало шаркая ногами, хирург направился в ординаторскую.
Только под утро Наташа смогла прикорнуть часок на своей кушетке. Казалось, только минуту назад опустила она голову на подушку, а уже Лидия Яковлевна сердито тормошит:
— Вставай, вставай, мужики вовсю «рынду» бьют, судна требуют.
Наташа вскочила на ноги, быстро ополоснула лицо под краном и выбежала в коридор. Над сестринским постом беспрерывно мигала лампочка экстренного вызова, «рында» на местном жаргоне. Лидия Яковлевна отключила звонок, чтобы резкий сигнал не тревожил остальных больных. Срочный вызов шел из пятой палаты, и Наташа вздохнула: опять Федорчуку приспичило.
На Федорчука ей пришлось потратить минут двадцать. Обычные утренние процедуры пришлось провести еще в трех палатах, затем Наташа упросила Лидию Яковлевну, и та позволила ей сделать внутримышечные инъекции нескольким тяжелобольным, после этого развезла по палатам лекарства.
Потом дошла очередь и до первой палаты… Наташа осторожно открыла дверь. В палате, кроме Лидии Яковлевны, находились Герасимов и Лацкарт. Они осматривали лейтенанта. Похоже, раненый еще не совсем отошел от наркоза, на вопросы врачей отвечал с трудом, едва слышно, но уже улыбался в ответ на шутки Якова Самойловича. По обыкновению тот балагурил не переставая. Но то, как старый доктор порой настороженно поглядывал на Герасимова, сказало Наташе, что начальник отделения не совсем доволен состоянием прооперированного.
Наконец он отошел от кровати и что-то тихо произнес по-латыни — что именно, Наташа не успела разобрать.
Герасимов кивнул и вышел из палаты. На пороге остановился и с недоумением уставился на Наташу и рыжего Петрова, застывших под дверями с бритвой и помазком в руках.
— Что вам, голубчики, здесь нужно?
