— Завтра у меня день рождения.
— Ой, точно! — подхватил Дима, которому стало неудобно, что он совершенно позабыл об этой дате. — Тебе ведь двадцать! Круглая дата. Надо отметить.
— Конечно, надо, — поддержали Чика и Славка. — Устроим по высшему разряду.
— Ты только не напивайся сегодня, — поморщившись, попросил Дима. — А то завтра самой противно будет. Весь праздник насмарку.
— Нет, что ты! — испуганно покачала головой Катя. — Мне совсем и не хочется…
— А укол? — подмигнул Чика.
— Нет, спасибо, — отказалась Катя. — В другой раз.
— Естественно!
— Я бы съела чего-нибудь, — вновь огорошила она всех, потому что в последнее время жевала лишь то, что ей, как птенцу, вкладывал в рот Дима.
— Колбаса есть. Бутерброд?
— А горячего? Я бы сейчас борща… маминого… — мечтательно потянула Катя.
— Отходняк! — пихнул Чику локтем Славка. — Всегда на горяченькое тянет…
— Надолго ли?
— Посмотрим…
— Слушай, на двадцатилетие надо бы подарить что-то… Все же дата… — сказал тощий Владик.
— И я даже знаю что! — усмехнулся Чика.
Ради Катиного праздника они не ходили работать на Арбат. А Катя с утра пораньше принялась отскребать и отмывать всю квартиру, отчистила плиту, смела паутину. Старый потрескавшийся кафель в ванной обнаружил свой первоначальный цвет — нежно-салатовый.
Всем входящим в квартиру Катя бросала под ноги мокрую тряпку, ведь им все равно не придет в голову разуться.
Вместо надоевших бутербродов она написала Димке длинный список, что следует купить из продуктов, а Владика отправила на оптовый рынок за одноразовой посудой.
— Катюха, ну у тебя и трудовой энтузиазм! — проворчал Дима. — К чему такие церемонии? Посидели бы скромненько…
— Ты что?! — обиженно вскинула на него глаза Катя. — Мне ведь двадцать, понимаешь?
— Нет, я, конечно, понимаю, — пожал плечами Дима. — Но мне тоже было двадцать… В армии. Как раз перед дембелем.
— Ну?
— Ну выпили, — хмыкнул Дима. — А что еще надо?
Катя отмахнулась от него, как от несмышленыша, и принялась резать салаты.
На этот раз будет не так, как в прошлом году! Надо сделать все, чтобы этот день запомнился. Пусть Катя не умеет печь пироги с капустой и «сенаторский» торт, зато с обычными закусками она вполне справится.
И оливье, и винегрет, и сырок с чесноком, и свекла с майонезом, а на горячее каждому по большому куриному окорочку, запеченному в духовке вместе с крупно порезанной картошкой.
Сунув в духовку горячее, Катя поспешила в ванную.
Все такое чистое, даже лечь приятно, вытянуться почти в полный рост, откупорить новый шампунь, промыть волосы, ставшие какими-то липкими и спутанными, отдраить мочалкой все тело… А потом пустить на макушку тугую струю душа. Сперва нестерпимо горячую, потом ледяную, и снова горячую…
От этого все тело наполнилось бодростью, а голова прояснилась, точно Катя понюхала нашатырного спирта.
«Этот день мой. И я знаю, что должна быть чистой, как новорожденная. Ведь сегодня повторяется миг моего появления на земле…
Пусть через двадцать лет, но земля возвращается в ту самую точку своей орбиты, где она была, когда я огласила истошным криком палату рыбинского роддома.
Мне кажется, что сегодня — особенный день. И он переменит всю мою жизнь.
А мои предчувствия всегда сбываются. Правда-правда, я это уже заметила. И сны исполняются, и нечаянные мысли оказываются верными, и карта выпадает тютелька в тютельку…
Но сегодня я боюсь пытать судьбу. Я не хочу знать, что именно будет со мной.
Просто знаю — нечто очень важное. Что-то случится, и все вокруг переменится волшебным образом.
Откуда я знаю?
Только не смейтесь… У меня немного щекочет под ложечкой, под коленками какая-то странная дрожь, а сердце иногда останавливается, словно забывает сделать следующий удар.
Так всегда бывает. Я уже запомнила это состояние и узнаю его.
Точно так же я себя чувствовала, когда Димка уходил в армию. Знала: ЭТО произойдет… По неопытности я тогда не понимала что…
И когда он вернулся, прямо к моему выпускному, — у меня так же сосало под ложечкой. И коленки дрожали, я едва сумела подняться на сцену… Но Димка еще не успел эффектно появиться из-за кулис, а я уже поняла, что он там.
И в тот проклятый вечер, когда мы расстались, и в благословенный день, когда он простил меня, — ощущения были точно такими же…
Вот и пойми, к радости меня так колотит или к горю?
Хочу надеяться, что ничего плохого не случится. Почему? По простому закону природы — ведь хуже уже некуда…
А я вовсе не хочу жить в грязи, не помня, день сейчас или ночь. Я нормальная женщина. Я хочу иметь свой уютный дом. И Диму. И чтоб мы были счастливы, а любовь и радость не надо было поддерживать очередным уколом…
Я так мало хочу… Неужели мне не дадут?»
— Ой, кто это?! — воскликнула Маруха. — Кать, неужто ты?
Девчонки ввалились в квартиру и остолбенели. Полы надраены, ноздри щекочет запах домашней еды, а уж Катя…
Катюша довольно повертелась перед ними. Всего человек и сделал что отмылся, расчесался да надел нарядное платьице… А какой эффект!
— Катюха! Да ты у нас красавица! — восхищенно протянула Юлька.
Она обрадовалась, что догадалась купить у метро веточку мимозы. А подружки ведь отговаривали, смеялись: дескать, зачем козе баян, а Катьке цветы? Ей бы новый шприц — вот лучший подарок.
Удивительно, как каждый, даже опустившийся донельзя, чувствует свое превосходство перед еще более слабым и потерянным!
Девицы, которые «зависали» в коммуне неделями, лыка не вязали и ползали на четвереньках, протрезвев и оклемавшись, презирали Катю. Ведь они выходили из запоев и становились, пусть ненадолго, нормальными, а она — нет.
И вот такой сюрприз!
Юлька гордо покосилась на подруг и протянула Кате мимозу.
— Поздравляю.
Катя зарделась, сделала реверанс и взяла хрупкую веточку. Она с наслаждением понюхала ее… и девчонки дружно расхохотались.
— Ой, Кать, у тебя теперь нос желтый!
— Прошу к столу, — широким жестом пригласила Катя.
Столом назвать это можно было с большой натяжкой, потому что снятую с петель дверь положили на пару кирпичей и накрыли простыней. Зато сервирован он был по всем правилам, а одноразовые прессованные салатницы смотрелись почти как хрустальные.
К запаху еды примешивался еще один, будоражащий, дразнящий…
Маруха потянула носом и изумилась:
— Духи?
