– Все мужчины – козлы.
«Давно мы пополнили ряды феминисток?», – здравый рассудок с удивлением приподнимает брови. А что нам оставалось? Есть другие варианты? Максим, Шаров, Кирилл и, конечно же, Терехов – для них и им подобных еще не придумали другого слова, нежели «козел». И пусть каждый из них заслуживает эту характеристику по разным причинам: Максим ушел к подруге жены, Шаров мечтает забраться под юбку к каждой встречной, Кирилл – бездельник и нытик со стажем тридцать два года, а Терехов… О, как же я мечтаю выкинуть его из головы! Но не могу! Хочу снова увидеть его, хочу услышать его голос, хочу ощутить его прикосновение. Вот только он больше ничего не хочет! На своем дне рождения он сообщил Алексею Константиновичу, что я – классная, но пара вечеров в Барселоне – и он устал от моего общества. Крепче сжимаю руль, чтобы не закричать от осознания собственной беспомощности. КО-ЗЕЛ!!!
В два часа я уже возвращаюсь на свое рабочее место. Аня разговаривает по телефону, объясняя клиенту условия договора, а Ландышева, зевая, листает свой ежедневник.
– Где Оля? – спрашивает она.
– Это тебя не касается, – сажусь в кресло.
– Можно повежливее?
– С тобой? Нет, – даже не смотрю в ее сторону.
Здравый рассудок настоятельно рекомендует не давать воли чувствам, ведь мы пока не решили, как поступим с этой стервой. Открываю почту и просматриваю непрочитанные сообщения: вдруг там есть хотя бы одно от Терехова? Почему бы ему не написать, или позвонить, или прислать цветы, или приехать – сделать хоть что-нибудь! Тщеславие выбирает способ самоубийства, самолюбие играет похоронный марш, а здравый рассудок устало вздыхает: Феофан Эрнестович больше не считает нас самой классной из всех его знакомых.
Четверг, 18.04.2013.
Всю ночь меня мучил один и тот же кошмар: я просыпалась в ужасе, потом засыпала и видела тот же сон, в ужасе просыпалась, снова засыпала и снова вскакивала с подушки. Мне снилось, что я в джунглях, а вокруг, повсюду – обезьяны. Мартышки, гориллы, орангутанги и еще какие-то отвратительные приматы. Они скалились, рычали, бросались в меня ветками, а я пыталась выбраться из чащи. Это было невыносимо! Проснувшись в третий раз в холодном поту, встаю с кровати и медленно плетусь на кухню в твердой уверенности больше не засыпать.
Включаю кофемашину и перевожу взгляд на настенные часы: пять утра. Интересно, чем сейчас занят Терехов? Наверное, спит, но с кем? Внезапная мысль о том, что как раз сейчас он переворачивается в кровати и прижимает к себе какую-нибудь блондинку, обжигает, словно огонь. «Он точно не один!», – злорадствует здравый рассудок, заставляя мое сердце сжиматься. «Довольно! Терехов – козел! Мы должны его ненавидеть! Мы должны постараться! Должны!», – кричит тщеславие и топает ногами. Если бы все было так просто… Но за что мне его ненавидеть? Он не сделал ничего плохого. Он просто решил, что я – не такая классная, какой ему казалась. Но он ведь не обязан был думать иначе! И он ничего не обещал… Нет, я не смогу его ненавидеть!
В 8-40 вхожу в опен-спейс и возле своего рабочего стола сталкиваюсь с Полункиной.
– Какая вы пунктуальная, – хихикает она.
Молча сажусь в кресло и включаю системный блок.
– В отличие от ваших сотрудников, – продолжает она, все еще посмеиваясь.
Открываю ежедневник и вычеркиваю выполненные задачи, которых с каждым днем, проведенным в компании «Х», становится все меньше и меньше.
– Вы так ничего и не скажете? – она даже не собирается уходить. – Давайте поболтаем!
Довольно! Я, конечно, обещала Рябинову, что буду сидеть тихо, но не испытаю угрызений совести, нарушив данное ему слово. Поднимаюсь и с вызовом смотрю в глаза Полункиной.
– Не вполне понимаю, что вы хотите услышать, – от моего ледяного тона стоящая рядом пальма покрывается инеем. – И, тем более мне непонятно, почему вы предпочитаете именно мое общество, – изгибаю бровь и еле заметно улыбаюсь.
– Мария, может, мы бы смогли подружиться, – снова хихиканье.
– Сильно в этом сомневаюсь, – моя улыбка становится более заметной.
Идиотская ухмылка сразу исчезает с ее лица.
– Я наслышана о вашем крутом нраве, но в людях я ценю профессионализм. И у вас его в избытке, в отличие от дальновидности. Прискорбно, ведь я надеялась, что мы сработаемся.
– А мне казалось, что работать со мной вы не хотите.
– Мария, ваш враг – не я. И скоро вы это поймете.
Она уходит, и я устало опускаюсь в кресло. С чего бы Полункиной так откровенничать? Зачем понадобилось петь мне дифирамбы? И самый главный вопрос: кто мой враг? И как я это пойму? По спине пробегают мурашки: вверх, вниз, снова вверх.
– Крошка Мэри, привет! – Шаров ставит передо мной кофе. – Только что столкнулся с Полуньей – она крайне озадачена. О чем вы беседовали?
– Она советовала держаться от тебя подальше, – язвительно отвечаю я.
Он приоткрывает рот от удивления, а его большие глаза округляются.
– Да ладно?
– Я пошутила, – делаю глоток кофе. – Завтракал в «ev’ry 7 a.m.»?
– Запомнила название, – он довольно улыбается. – Ты домой после работы? Или собираешься в таком виде идти в паб?
– Паб?
– Ты мне обещала, а обещания надо выполнять. Заеду за тобой в восемь. Удачного дня.
Он уходит прежде, чем я успеваю возразить. Еще один вечер в обществе Шарова – не самое ужасное, что может произойти: иногда ему даже удается быть сносным. Тем более, мне нужно как-то отвлечься. И развлечься. Потому что я не хочу сидеть дома и снова думать о Терехове. Если ненавидеть его не получается, то нужно постараться его забыть – других вариантов нет.
Надеваю узкие джинсы и белую футболку с принтом в стиле Роя Лихтенштейна и смотрюсь в зеркало: похожа на студентку первого курса, которая собирается на свою первую вечеринку. Если бы меня увидела мамá, то она бы упала в обморок!
Раздается звонок в дверь: Шаров приехал раньше.
– Да ладно? – он осматривает меня с ног до головы. – Круто выглядишь! Обожаю поп-арт!
– Вообще-то, я хотела переодеться…
– Опять напялишь платье и каблуки? Мы идем в паб, а не на званый ужин!
– Я когда-нибудь выставлю тебя из квартиры, – решительно говорю я.
– Когда-нибудь ты… – он замолкает. – Впрочем, сейчас это неважно. Собирайся, такси ждет внизу.
В пабе нет свободных мест – те, кому не посчастливилось занять столики или хотя бы стулья за барной стойкой, топчутся перед сценой с бокалами в руках. Поднимаемся по лестнице, расположенной слева от барной стойки, и оказываемся на балконе. Здесь всего четыре стола: три – вдоль стены, один – с видом на сцену.
