Словно при внезапной вспышке света, Дэвид вдруг увидел решение. Он должен уйти от Бритт. Может быть, тогда Лиз станет слушать его. И в тот же самый миг он понял еще одно. Понял, что уже давно хочет это сделать. Независимо от того, намерена Лиз вернуть его или нет. И ему сразу стало легче.
Бритт сидела в безукоризненно чистой черно-белой ванной своей квартиры и смотрела на маленькую чашечку на пластмассовой подставке. К раствору в этой чашке она только что добавила две капли своей мочи. Не самые первые и не самые последние.
Через полчаса она узнает с почти полной достоверностью, будет у нее ребенок от Дэвида или нет.
К тому моменту, когда Дэвид вставил свою карточку в охранное устройство стоянки на Канари Уорф и припарковал свой заваленный хрустящими пакетами и пустыми коробочками из-под соков «мерседес»-фургон рядом с красным сверкающим «порше» Бритт, он уже убедил себя, что она должна его понять. Последние два часа, мчась через темную красоту зимней ночи, он не мог думать ни о чем другом, кроме того, как сильно ему хочется оказаться в стареньком кресле возле камина Лиз и дуться в подкидного дурака до тех пор, пока замертво не свалится в кровать рядом с ней. Не обнаружив ничего угрожающего в созданной ею картине уюта и домовитости, Дэвид поразился действию, которое картина эта произвела на него. Ему захотелось стать ее частью.
Бритт должна понять, что дальнейшее развитие их отношений, выбранных ими не совсем по доброй воле, не назовешь удачным романом. В конце концов они никогда не имели в виду что-то постоянное. Если бы Лиз зашла тогда в любой другой лондонский ресторан, он и Бритт сегодня уже не были бы вместе.
Они считали себя родственными душами, но на самом деле приняли связывающее их общее происхождение за что-то более глубокое. Сначала ему казалось, что Бритт понимает его так, как Лиз никогда не сможет понять, что между ним и Лиз всегда будут классовая пропасть, годы обедов в теннисном клубе, лыжных курортов с мамочкой и папочкой и социальное самосознание, унаследованное вместе с фамильным серебром. Но вчера, сидя с ней у камина, он понял, что чувствует себя дома гораздо больше, чем когда-либо с Бритт.
Потому что в последние несколько месяцев он сделал для себя открытие, касающееся Бритт. Возможно, что корни у них были одинаковые, но их ценности, увы, не совпадали. Конечно, он желал успеха, власти и положения, всех тех вещей, которых в Кеттли ни у кого не было, но желал не так, как хотела их Бритт, и не был готов пожертвовать всем ради них. Сидя в мирном и спокойном коттедже, Дэвид наконец понял, почему Лиз соглашалась рисковать столь многим. В отличие от него, она понимала, что иногда успех может быть врагом счастья. Однако у Бритт на такую философию времени нет.
Приходится признать, что подлинным стержнем их романа был секс, голый и простой. И Бритт должна понять, что это не может быть основой для брака на всю жизнь. В конце концов, она всегда избегала надолго связывать свою судьбу с кем-либо, говорила, что она, скорее, охотница, чем домоседка, и что предмет ее гордости – это число мужчин, которых она затащила в свою постель. Ей и самой, наверное, этот роман уже надоел, и она спрашивает себя, когда же Дэвид наконец выкатится, чтобы можно было поставить свой очередной стальной капкан.
Почувствовав себя увереннее, он припомнил пару недавних случаев, когда ловил на себе ее взгляд, который словно проверял его пригодность для чего-то, как будто она решала, достоин ли он чести продолжать совместную жизнь с ней, и в этом взгляде была не любовь, а, скорее, холодная оценка. Вероятно, она спрашивала себя, когда будет приличным попросить его уйти.
Входя в лифт, Дэвид питал уже некоторую надежду. А когда поворачивал ключ в замке, почти убедил себя: Бритт должна будет согласиться, что им пора расстаться.
Сначала Дэвид решил, что в квартире никого нет, хотя замок и не был заперт на два оборота, а сигнальная система не включена. Бритт чрезвычайно заботилась о безопасности, и он не мог вообразить себе, что она уйдет из дома, оставив квартиру незапертой. Рассчитывать забраться к ней в дом и спереть ее компакт-диски мог только ненормальный.
Гостиная была пуста. Пуста была и кухня, хотя Дэвид обратил внимание, что кофейник на ощупь еще теплый. Он быстро заглянул в студию. Вполне похоже на Бритт – попробовать воткнуть в ее двадцатипятичасовой рабочий день еще несколько минут работы. Но на этот раз компьютер не подмигнул ему своими зелеными глазками.
Наконец он обнаружил ее в спальне, хотя была только половина десятого. В непривычно целомудренной белой ночной рубашке она лежала на горе белоснежных подушек и вместо обычного вина демонстративно потягивала минеральную воду.
Дэвида пронизало дурное предчувствие. Что за номер она решила выкинуть? Бритт обожала хорошо поставленные сцены обольщения, и если Дэвид, придя домой, нашел бы ее в кожаной одежде и привязанной ремнями к кровати, он и бровью не повел бы. Однако сегодня в воздухе было что-то такое, отчего его ладони покрылись потом, а в шее началось покалывание. И вдруг он понял. На сей раз Бритт изображала из себя не блудницу, а мадонну.
Она медленно подняла на него глаза. Протянув руку к маленькой прозрачной чашечке, стоявшей на столике рядом с кроватью, взяла крохотную пробирочку и протянула ему.
– Привет, папочка, – улыбнулась она, – добро пожаловать домой.
В темноте огромной гостиной Дэвид сел и включил телевизор. Кадры смерти и разрушения где-то на другом конце света мелькали перед глазами, но он не видел их.
Бритт беременна. В потаенной глубине ее стройного, тренированного тела крохотный зародыш, снабженный генетическими кодами его и Бритт, уже начал медленный, уверенный и обещающий полное изменение их жизни путь к моменту своего рождения. И он – его отец. Он знал, что никаких сомнений в этом не было.
Дэвид в первый раз задал себе вопрос, почему он никогда не задумывался над тем, что Бритт может забеременеть, почему с самой первой их исступленной ночи ни разу не спросил ее, приняла ли она меры предосторожности. Он просто был уверен, что это немыслимо, чтобы такая, умело распоряжающаяся своей жизнью женщина, как Бритт, пала жертвой случайной беременности, словно молоденькая продавщица, фабричная работница или незадачливая школьница.
И он понял, что спрашивает себя, была ли эта беременность случайной. Быть может, подстегиваемый своей жаждой секса и ободрения, он не заметил, когда шептал в постели нежные слова, что Бритт просто слушала тиканье биологических часов?
И вот теперь будет ребенок. Его ребенок. Несвоевременный ребенок. На долю секунды он почувствовал неизмеримую жалость к этому маленькому созданию, чье время появления на свет было таким неудачным, хотя его вины в этом нет.
