— Нет, именно сейчас! Ведь переезд не займет много времени. Я разбужу служанку. Она поможет нам.
— Не надо! Уж лучше я все сделаю сама. О Гай! Ведь Ким уже спит. Не лучше ли отложить переезд до утра?
Она отговаривала Равенеля, но, в сущности, его нелепая затея увлекла ее, как увлекало все, выходящее из рамок повседневности. Обоим стало бесконечно весело. Они зажгли все лампы, вытряхнули содержимое письменного стола, комода, шкафа, чемоданов: оставшиеся от лучших времен драгоценности, кружева, куски шелка сразу оживили неуютную, мрачную комнату. Чтобы не разбудить спящего ребенка, им приходилось говорить шепотом. Они чувствовали себя детьми и беспрерывно хохотали.
— Куда же мы поедем, Гай?
— К Шермену. Может быть, ты предпочитаешь для разнообразия «Аудиториум»? Можно взять комнаты, выходящие на озеро.
— Гай!
Она всплеснула руками, стоя на коленях перед чемоданом.
— На будущей неделе мы поедем в Висбаден. Там так хорошо! Днем можно гулять, кататься, ездить верхом. Мы непременно должны научиться ездить верхом, Нолли! Вечером пойдем к Тому Хеггерти.
— О, не играй там, Гай, дорогой! Ну разве только немножко, ладно? Мне бы так хотелось, чтобы этих денег хватило хотя бы на некоторое время.
— Должны же мы дать Тому возможность оплатить наши расходы! Помнишь, когда мы были там в последний раз, я выиграл тысячу долларов. А ведь рулетка не моя специальность.
Несмотря на то что была уже глубокая ночь, Равенель разбудил хозяйку и потребовал счет. Она не слишком рассердилась на то, что ее беспокоят в такой неурочный час. Вообще, женщины редко сердились на Равенеля. Заплатив по счету, он пошел нанимать экипаж.
Ким уже не в первый раз случалось засыпать в грязных меблированных комнатах северной части Чикаго, а просыпаться в роскошном номере, блистающем золотом и зеркалами. Во время переезда она крепко спала. Когда она проснулась, вместо бутылки молока и одного яйца ее ждал великолепно сервированный завтрак. Все блюда были покрыты блестящими крышками, а под каждой крышкой таилось какое-нибудь лакомое кушанье: особым образом поджаренная ветчина, посыпанная петрушкой, запеченные яйца в специальных красивых коричневых горшочках, золотые ломтики поджаренного в масле белого хлеба. Из соседней комнаты раздался веселый голос Магнолии:
— Запивай молоком каждый кусочек, Ким! А то ты всегда выпиваешь его залпом!
Так проходило детство Ким. Как было ей не верить после этого сказкам, утверждающим, что добрые духи постоянно творят чудеса? Некоторые из них периодически занимались приведением в порядок дел ее родителей.
Аккуратно, раз в месяц, Магнолия получала письма от матери. Не реже, чем раз в месяц, но и не чаще. Дела Партиньи Энн Хоукс шли блестяще. И хоть она постоянно жаловалась на что-нибудь, между строк легко было прочесть, что она очень довольна и даже, по-своему, счастлива. В своем маленьком мирке она была, наконец, полновластной госпожой. Приказания ее исполнялись беспрекословно. Вокруг ее имени создавались целые легенды. Парти Энн Хоукс, владелица и администраторша плавучего театра «Цветок Хлопка», сильная, высокая, грузная, с нахмуренными черными бровями, из-под которых холодно светились умные, проницательные глаза, с густыми волосами, в которых едва начинала пробиваться седина, пользовалась на реках известностью и уважением. Она управляла театром с деспотизмом какого-нибудь самодержавного царька. Подданные ее часто подвергались опале и даже изгонялись. Говорят, что некоторые богобоязненные люди крестились при виде ее, а встречу с «Цветком Хлопка» считали дурным предзнаменованием.
Письма Парти Энн к Магнолии были в высшей степени характерны для нее.
«Здравствуй, Маджи! Надеюсь, что ты и девочка здоровы. Частенько подумываю о том, как ты ухитряешься воспитывать ребенка при том образе жизни, который тебе приходится вести. Могу себе представить! Впрочем, что посеешь, то и пожнешь! Не сомневаюсь в том, что он промотал уже до последнего цента те деньги, которые с таким трудом заработал твой бедный отец. Мои предсказания сбылись. Слышала ли ты о несчастии, случившемся с «Новой Сенсацией»? Не повезло Френчу! Полтора месяца тому назад она затонула у Нового Мадрида. Виноват штурман. Большой разиня, по-видимому. Наткнулся в тумане на подводные камни! Это напомнило мне о том, как погиб твой бедный отец. Потребовалось две недели, чтобы поднять «Новую Сенсацию», хотя она затонула на глубине жалких шести футов! А месяц тому назад в Иллинойсе, близ Гардена, потонул второй пароход Френча, «Золотой Жезл». Спасти его не удалось. Бывает же такое несчастье!..
Дела мои идут хорошо. Грех пожаловаться. Но приходится смотреть в оба, чтобы не остаться в дурах. Знаешь, я взяла нового трагика. Как актеру ему грош цена, но техника у него есть, собою недурен, и зрители им довольны. В угольном районе публика вела себя, по обыкновению, возмутительно. Но как только в воздухе начинало пахнуть дракой, я выходила к рампе и объявляла, что, в случае чего, выведу судно на середину реки и затоплю его, ибо не намерена терпеть скандала в своем театре…»
Магнолия ясно представила себе грузную фигуру в черном, стоящую перед ярким занавесом… Свет рампы бросал мрачные блики на ее и без того мрачное лицо… Да, эта женщина была, несомненно, способна усмирить самую неистовую публику!..
«Урожай в здешних краях в этом году хороший. Это благотворно сказывается на сборах… На прошлой неделе я варила варенье. Пришлось порядком повозиться, но покупного я терпеть не могу, потому что лавочники делают его на желатине и подмешивают в него Бог знает что.
Полагаю, ты считаешь ниже своего достоинства вспоминать «Цветок Хлопка» и рассказывать о нем Ним. Фотографию ее я получила. Нахожу, что девочка выглядит неважно. Наверное, ложится не вовремя и питается неподходящей для ребенка пищей. Интересно знать все-таки, какое ты даешь ей воспитание? Что это за монастырский пансион, о котором ты писала? От роду не слыхала о таких. Ну, кончаю! Бог свидетель, у меня слишком много дела, чтобы писать длинные письма, да еще тем, кто вовсе в них, должно быть, не нуждается. Все-таки мне хотелось бы знать, как вы живете, то есть ты и девочка, конечно.
Твоя мать Партинья Энн Хоукс».
Письма Парти Энн наполняли Магнолию тревогой, досадой, нежностью и тоской. Она знала, конечно, что мать по-своему любит и ее, и внучку, что ей часто не хватает их обеих. Она была уверена, что мать оказала бы им, в случае нужды, и денежную помощь. Но какое злобное удовольствие почувствовала бы она, если бы дочь обратилась к ней за помощью! Этого удовольствия Магнолия не желала ей доставлять. Между тем материальное положение ее становилось все хуже и хуже. Ким подрастала. Пора было серьезно подумать о ее воспитании. И все-таки Магнолия держалась стойко. Письма ее к матери были полны героической лжи.
