Стоит чашке с горячим напитком опустеть, а мессенджеру принять миллион прощальных смайликов от подруги, как в сознании теннисным мячиком начинает прыгать весьма беспокойная мысль: я не знаю, где живёт Макеев. До этого мне ни разу не приходилось бывать у него в гостях, а то смс, что он обещал прислать либо не дошло, либо затерялось в утопленном телефоне. Впервые сожалею, что не помню Пашин номер наизусть, а затем откидываюсь на спинку кресла, нервно хихикая: стоил ли мой побег таких усилий, если в результате мне всё равно придётся возвращаться домой.
«Значит, не судьба!» — пишет Поля, стоит мне вновь развернуть диалог с Солнцевой. — «Хватай сумку и дуй в аэропорт. Встречу. Накормлю. Обниму и зацелую».
Как бы заманчиво ни звучали её слова, понимаю, что не уеду: помимо вполне объяснимых причин, касающихся учёбы, финансов, жилья, есть и ещё одна — Лерой. Дурацкое сердце, которое сколько бы ни обливалось слезами, ни разбивалось о глухую стену равнодушия и подлости Амирова, согласно биться только там, где есть он.
Отчего-то и в памяти крутится исключительно его номер телефона. Вот только моего звонка Амиров не ждёт. А от пульсирующего воспоминания, что он сам просил меня переехать к Макееву, становится нестерпимо грустно. Правда отрезвляет и заставляет собраться. В конце концов, узнать Пашин адрес — не такая великая проблема.
Буквально через десять минут, прижав к груди спортивную сумку, я лечу в такси по оживлённому проспекту в сторону современных новостроек в самом центре города. Кто бы мог подумать, но адрес мне без проблем и излишних вопросов подсказал отец, пожурив лишь за то, что вышла из дома без охраны.
Пятнадцатый этаж. Лифт с видом на залитый дождём город. И странное волнение, иголками пронзающее кончики пальцев.
Паша меня не ждёт, не знает, что я приеду. Сомнения разрывают на части, а стоит подойти к нужной двери, как я и вовсе хочу убежать. Вот только есть огромная проблема — бежать мне некуда…
Несколько раз подношу указательный палец к кнопке звонка, но нажать не решаюсь. Кажусь сама себе до безумия жалкой. Нет! Такой Паша видеть меня не должен! Вопреки своему настроению, старательно натягиваю на лицо беззаботную улыбку, чтобы выглядеть максимально счастливой: пусть думает, что я решила сделать ему сюрприз. А потом поворачиваю ключ в дверном замке и попадаю в царство Макеева.
В нос ударяет знакомый запах туалетной воды. Глаза медленно привыкают к новой обстановке. Апартаменты Макеева выглядят шикарно: огромный зал, совмещающий в себе гостиную и прихожую, плавно перетекает в не менее большую по площади кухню, а затем упирается в отделанную чёрной блестящей плиткой лестницу, ведущую, судя по всему, в спальню Павла. Меня трудно удивить, но Макееву удаётся: помимо вопящей роскоши, в лицо бьёт изумительный порядок и чистота. Позабыв снять обувь, медленно ступаю по мягкому ворсу коврового покрытия, без устали разглядывая владения Макеева, как внезапно слышу знакомый голос и замираю, устремив взор в сторону второго этажа.
Похоже, мой сюрприз удался...
Голос Макеева напористый, жадный. Слова прерываются, смешиваясь с глубокими вздохами. До меня доносятся лишь обрывки фраз, но даже их хватает, чтобы понять, чем в это самое мгновение занят Паша. Голосу Макеева вторит другой. Женский. Более приглушённый, сбивчивый, с придыханием.
Мне нужно бежать из этого дома. Пока меня не заметили. Пока я не стала той самой третьей лишней. Исчезнуть. Испарится. Потому как не больно. Не трогает. Всё равно. Так даже легче: теперь с чистой совестью могу уехать к Поле. Отменить свадьбу. Она никому не нужна…
Вот только продолжаю стоять, ногами утопая в мягком ворсе ковра.
Слова становятся громче и откровеннее, перемежаясь со сладостными стонами, от которых невольно начинают гореть щёки.
Какого чёрта я здесь делаю? Зачем стою, продолжаю слушать?
Мотаю головой, дабы очнуться, и медленно сворачиваю к выходу, чтобы исчезнуть из квартиры Макеева так же неприметно, как и попала в неё. Аккуратно вымеряю каждый шаг, стараясь ничем не выдать своего присутствия в чужом доме, но внезапно каменею, стоит Паше назвать любовницу по имени.
— Да, Снежа, да! — почти орёт Макеев в беспамятстве.
От одной только мысли, что там за Снежа с ним наверху, становится тошно, но второй голос всё так же тих и неразборчив.
— Скажи, что только моя! Скажи, что любишь! Скажи! — продолжает надрываться Паша. Его голос теряется в чужих стонах, ударах плоти и скрипах кровати.
— Твоя! — доносится пронзительный ответ прежде, чем всё смолкает.
Всего четыре буквы, произнесённые громко, на изломе, безжалостно выбивают почву из-под ног. Не узнать голос мачехи я просто не в силах. Непроизвольно опускаюсь на пол, сжимая ладонями ворс ковра. Так гнусно. Противно. А главное, до боли обидно. За себя. За отца.
Глупо улыбаюсь, зная наперёд, что Пётр Кшинский мне не поверит. Не позволит себе усомниться в верности жены. Расскажи я ему всё, лишь обозлится на меня… В нашей семье вру только я! Снежана ангел! Милая, добрая, честная, беременная! От внезапной мысли, что и её ребёнок вовсе не от отца, готова заорать, но сдерживаю себя, зажав ладонью рот.
Внутри вспыхивает неугомонное желание отомстить этой гадине, сбить с неё спесь, наконец, раскрыть глаза отцу, ткнуть того носом в собственную глупость. Но знаю, что моих слов будет мало! Чертовски мало!
А потому достаю из кармана мобильный и включаю режим видеозаписи, а затем бегу к лестнице, позабыв про осторожность и конспирацию — так сильно я хочу достучаться до отца!
Миную гостиную, столовую и, выставив перед собой телефон, несусь по ступеням вверх. Но стоит мне шагнуть на второй этаж, как тут же теряюсь в отражениях своего перепуганного лица вперемешку с голыми телами Макеева и Снежаны. Зеркала… Повсюду! Стены небольшого коридора отделаны зеркалами, а дверь в саму спальню приоткрыта наполовину. Мне даже не требуется подходить вплотную, чтобы увидеть всё, что совершается в эту секунду между Пашей и женой моего отца. Я вижу всё… В самых разных ракурсах… В тошнотворных подробностях.
Корю себя, что не убежала. Созерцать их блестящие от пота тела, переплетённые в страстный клубок, омерзительно. Вспоминаю про телефон и дрожащей рукой направляю камеру на увлечённых друг другом любовников. Снимаю их пару минут, а затем прячу мобильный в карман толстовки и медленно отхожу назад: с меня хватит! Вот только голос Снежаны, приторно-сладкий, томный и разнежено довольный, заставляет задержаться.
— Как же с тобой хорошо, — мурлыкает стерва, пробегая пальчиками по плечу моего якобы жениха. — Я так устала от Пети. Если бы ты только знал, как это тяжело изо дня в день притворятся любящей и верной, а в душе проклинать каждый его вдох, мечтая, чтобы тот стал последним.
То, что Снежана никогда не любила отца, для меня не новость, но как грубо, на грани жестокости, она поведала об этом Макееву, поражает, вынуждая и дальше подслушивать за дверью.
— Знаю, моя хорошая, — Паша откидывается к изголовью кровати, подложив руки за голову. Два долбанных бездушных монстра! А я, дура, еще искала у Макеева защиты! — Осталось недолго.
— Месяц, — выдыхает Стервелла.
— Может, два, Снеж, — Паша жадно притягивает к себе ведьму, зарываясь носом в её взъерошенные волосы. — Согласись, будет странно, если всё произойдёт слишком быстро. А нам проблемы не нужны, верно, малыш?
Я не понимаю, о чём они говорят. Для чего им месяц? В то, что Снежана расскажет отцу правду и по-честному уйдёт к Паше, не верю. А потом вспоминаю, что через месяц назначена наша с Макеевым свадьба. И запутываюсь окончательно.
— Паш, я не могу ждать два месяца! — фыркает мачеха. — Каким бы идиотом ни был мой муж, даже у него скоро возникнут вопросы! Он и так каждый день пытается разглядеть живот, которого нет. Два месяца я не продержусь!
По коже пробегает холодок от услышанного: у меня не укладывается в голове её обман, а ещё становится реально страшно за отца! Это насколько нужно его ненавидеть, чтобы вот так запросто с чужим мужиком ворковать о несуществующей беременности. Пока ломаю голову в попытках разгадать, для чего вообще нужен был весь этот цирк, Паша обхватывает лицо мачехи ладонями и ласково шепчет:
