Страх рассеивается. На смену ему приходит ярость и желание разорвать Макеева в клочья. Моё разочарование в нём достигает предела. Наконец, открываю глаза: сдаваться я не собираюсь, а тот факт, что Макееву я нужна живой, пусть и всего на семь дней, придаёт небывалой отваги.
Собираю себя с чёрной плитки, из скрюченного лежачего положения переводя своё побитое тело в вертикальное.
Хватаюсь за стену, ощущая лёгкое головокружение, и медленно начинаю спускаться.
— Очнулась? — подмигивает мерзавец и как ни в чём не бывало идёт на кухню. Смотрю ему в спину, проклиная день, когда отец познакомил меня с ним, и Лероя, назло которому, я позволила Макееву приблизиться ко мне. Но Паше на мой презрительный взгляд наплевать. Он спокойно открывает холодильник и зависает, выбирая, чем подкрепиться.
— Голодная? — бросает урод и поворачивается в мою сторону. Между нами метров двадцать, и если бы не боль, патокой растекающаяся по телу, я могла попытаться убежать следом за Снежаной, но сил едва хватает спуститься с лестницы.
Не дождавшись ответа, Макеев вновь утыкается рожей в холодильник, а я вспоминаю про мобильный. Пока Паша определяется в своих гастрономических вкусах, у меня есть возможность позвать на помощь. Вот только телефона в кармане нет. Кручу головой и замечаю тот лежащим на лестнице, на самой верхней ступеньке и от досады тихо скулю: сегодня не мой день!
— Тебя отец не учил, что заявляться в чужой дом без приглашения, невежливо?
Паша достаёт пару яиц и молоко и, поставив еду на стол, смотрит на меня в ожидании ответа.
— Если знал, что будешь забавляться с моей мачехой, зачем давал ключи?
Делаю вид, что ничего не слышала из их разговора ни в спальне, ни после, когда якобы лежала без сознания.
— А хрен его знает, — пожимает плечами Макеев и начинает ловко взбивать вилкой яйца. — Но я смотрю: ты не сильно и расстроилась. Совсем не ревнуешь?
— Нет, — улыбаюсь через силу. Мне противно, тошно, гадко. Но во всей гамме моих чувств нет ни грамма ревности. — Ревнуют тех, кого любят. А у нас с тобой всё по расчёту.
Макеев выливает яичную смесь на сковородку и, заслонив ту прозрачной крышкой, направляется ко мне. Медленно. Словно даёт последний шанс убежать. Бесшумно. Его босые ступни мягко проваливаются в пушистом ворсе ковра. Устрашающе. Он не отводит от меня безумного взгляда, то ли мысленно оценивая, что именно я успела узнать, то ли решая мою судьбу.
– Вызови мне такси, — наивно выкрикиваю, стоит его массивной фигуре оказаться слишком близко.
— Чтобы ты побежала жаловаться отцу?
Макеев замирает в шаге от меня. Засунув руки в карманы трикотажных брюк, он наклоняет голову немного вбок, и не моргая смотрит мне прямо в глаза. И в этом взгляде нет ничего человечного.
— Ты серьёзно? — вскидываю руки и наигранно ухмыляюсь. — Жаловаться? Отцу? Паш, если бы тому до меня было дело, я не пришла к тебе с сумкой на плече, неужели непонятно?
— Ну, раз пришла, — Макеев всё же подходит ближе и подцепляет меня за подбородок, не позволяя отвести взгляда от его мерзкой рожи. — Оставайся. Тебе у меня понравится.
Хочу помотать головой, но чувствую, как мужские пальцы сильнее сжимаются на моём лице, не давая пошевелиться.
— Мне больно, — бормочу одними губами. Макеев всё понимает, но начинает давить сильнее.
— И что ты успела услышать, мелкая дрянь? — Его лицо напряжено, голос пропитан ненавистью, а в пустых глазах черти открыли двери в преисподнюю. — Только не ври, Рина. Пожалеешь!
— То есть того, что я успела увидеть недостаточно? Было ещё что послушать?
Макеев с силой отталкивает меня от себя, отчего я валюсь на пол, здорово ударяясь о край рядом стоящего дивана, и громко вскрикиваю. Новая порция боли обжигает, но не идёт ни в какое сравнение с удушающим страхом: я понимаю, что Паша не верит и навряд ли теперь отпустит.
Пока я корячусь, чтобы вновь подняться на ноги, Макеев с чистой совестью уходит на кухню.
— Для чего весь этот цирк, а? — ору ему в спину. — Для чего нужно было притворяться влюблённым? Замуж звать? Из-за денег отца? Так он почти банкрот.
— Почти… В этом и проблема, малыш, — бросает Паша, усаживаясь за стол, а я притворяюсь, что меня осеняет догадка.
— Так это ты? Господи, а отец так тебе верил…
— А ты когда-нибудь задумывалась почему? Хотя нет, — на мгновение Паша замолкает, чтобы прожевать кусок омлета, а потом продолжает: — Куда там! Ты же дальше своего носа ничего не видишь, впрочем, как и твой отец.
— О чём ты? — бросаю взгляд в направлении лестницы, где мирно лежит мобильный, и решаю медленно продвигаться в его сторону: мне нужна помощь.
— Да много о чём, Рин. Или ты искренне веришь в совпадения? Да взять хотя бы последнюю неделю… — Макеев снова начинает жевать, а мне не терпится зашвырнуть в него что-нибудь тяжёлое, но, как назло, поблизости нет ничего подходящего. — Помнишь, как вовремя у Снежаны заболела голова, чтобы мы могли с лёгкостью уехать загород? Или мой недельный уик-энд в Питере? Ни тебя, ни Петю совершенно не смутило, что туда же уехала Снежана? Господи! Мы же одним рейсом летели… Рядом сидели… Дура ты, Рина!
Пока Макеев упоённо вспоминает свои достижения, я шаткими шажочками подхожу к лестнице, замечая, что на втором этаже включён свет в ванной комнате.
— Мне нужно в туалет, — обрываю россказни Павлика на полуслове.
— На втором этаже налево, — отмахивается от меня Макеев, продолжая наслаждаться трапезой.
Позабыв про боль, преодолеваю чёрные ступени и благодарю Бога, что мобильный лежит тихо и больше не пиликает. Добравшись до смартфона, сжимаю его в кулаке и ковыляю в ванную, по пути замечая своё измученное отражение в зеркалах.
Стоит только мне скрыться из зоны видимости Макеева, сразу включаю мобильник и зависаю, не понимая у кого просить защиты. Звонить в полицию бессмысленно, да и что я им скажу? Отец, как обычно, не придаст значения моим словам. Остаётся только Амиров. Но отчего-то у меня нет доверия уже и ему. И всё же из трёх зол я выбираю меньшую…
Руки неумолимо трясутся, пальцы предательски промахиваются мимо нужных букв, да и те бегают перед глазами, никак не желая складываться в слова. Мне постоянно кажется, что за спиной стоит Макеев. Я так боюсь не успеть…
«Помоги. Я у Макеева. Рина»
Перечитываю набранное сообщение и понимаю, что это не то. Лерой ничего не знает ни про Снежану, ни про Пашу, а значит не сможет оценить всей опасности, нависшей надо мной, не станет спешить или вообще проигнорирует мою просьбу, и решаю присоединить к сообщению видеозапись. Казалось бы, ничего сложного, но я путаюсь в незнакомом гаджете, упорно нажимая не туда… А потом, в одно мгновение, становится поздно. Слишком поздно.
Меня, как нашкодившего котёнка, хватают за ворот толстовки и с силой выкидывают из ванной комнаты. Снова боль. И эти проклятые зеркала вокруг. Зажмуриваюсь, чтобы со всех сторон не видеть раскрасневшейся рожи Макеева, в эту секунду всё больше похожего на самого дьявола.
— Сука! — шипит он, обрушая на меня удар за ударом. Съёживаюсь, пытаюсь закрыть руками лицо, а сама вою навзрыд. Не от боли. Её я уже почти не ощущаю. И даже не от обиды. Перегорело. Меня душат слёзы отчаяния и проклятой безнадёги. В углу ванной комнаты валяется вдребезги разбитый мобильник: Лерой не узнает, как нужен мне здесь и сейчас. Меня никто не спасёт...
Глава 26. Отпусти
Лерой.
Час пик.
Пробки.
Сколько бы я ни бился в агонии, проклиная несущееся со скоростью света время, ничего не меняется: огромный внедорожник Горского застрял на въезде в город среди сотни других таких же попавших впросак автомобилей.
— То, что девчонка убежала из дома, ещё ни о чём не говорит, — пытается подбодрить Коля. — Не факт, что она у Макеева.
— У него, — бьюсь головой о впереди стоящее пассажирское кресло. — Я уверен. Чувствую. Она специально всё делает мне назло!
