верхний ящичек на наличие резинок. На месте. Замечательно. Бросаю к ним купленный штопор и ключи от съемной квартиры – не кольцо с брильянтом, но с чего-то же нужно начинать.
Чтобы хоть немного сбить накал охватившего меня нервного напряжения поворачиваюсь к окну. Одуреть. Двор и деревья уже белые-белые, каждая веточка покрыта тонким слоем инея. Самая настоящая зимняя сказка. Декораций для предложения съехать лучше не придумать. Только сначала нужно позаботиться, чтобы у Леры не осталось сил спорить.
За спиной с сухим щелчком открывается дверь. Затаив дыхание от волнения, закрываю глаза и крепко сжимаю пальцами подоконник, чувствуя, как сквозняком холодит голые икры. Ни пуха мне.
– Малыш, у нас в запасе час. Первый снег, первый раз мы дома совершенно одни… я умереть, как хочу, наконец, услышать твои стоны! А лучше крики…
Поворачиваюсь, пьяный от возбуждения пополам с предвкушением грядущих перемен и готовлюсь узреть удивлённое лицо любимой девушки, но, то, что я вижу перед собой, бьёт наотмашь недоумением. В дверях стоит какой-то незнакомый мне тип. Тоже, мать его… голый! Повязанное на узких бёдрах полотенце не в счёт.
Увиденное ввергает сознание в такой глубокий шок, что мне не сразу удаётся выдохнуть. Тело просто не слушается, куда там заговорить. А потом крупный рот расплывается в наглой ухмылке и у меня в мозгах загорается красная лампочка. Лера.
– Прибью, – выдавливаю, до боли в скулах стискивая зубы. – Что ты с ней сделал?
Говорю, а перед глазами вспышками десятки самых жутких вариантов: её заплаканное лицо, заломленные руки, отчаянные хрипы, вопли, страх.
Делаю шаг вперёд, не чувствуя ступней, будто все чувства ежом скопились в застывшей грудной клетке. Парень, напряжённо шагнув в сторону, встаёт напротив. Сжимает кулаки. И правильно делает, потому что в моём мозгу гудит одна потребность – уничтожить. Но прежде чем я успеваю переставить вторую ногу, дверь снова распахивается, разбивая напряжение безмятежным голосом Леры.
Меня окатывает мгновенной волной облегчения. Цела.
– Извини, что так долго, пришлось забежать на кухню. Ты, наверное, зверски голоден.
А вот теперь непонимающе моргнув, перевожу на неё взгляд. Не сильно-то и смущает Леру отсутствие на парне одежды, потому что её глаза целиком прикованы к настороженной роже. Наивная часть меня, заставляет ловить каждый жест, каждый оттенок голоса, отчаянно ища признаки, что между ними ничего нет, но выражение Лериного лица отличается от всех, что я видел раньше. В нём чистый восторг, нежность, свет, чуть ли не благоговение. Будто за его спиной как минимум пробились ангельские крылья.
В каком-то колючем вакууме таращусь на стоящего к ней боком незнакомца, вскользь отмечая, что тип на пару лет старше, почти на голову выше, и на порядок шире в кости. Так ей что, жеребца погабаритнее не хватало?
– Лер, меня тут натянуть хотят. Ты не говорила, что твой брат из этих…
Наши взгляды, наконец, встречаются – её удивлённый, непривычно открытый и мой замутнённый очередным предательством. Невыносимая боль колотит каждый нерв, едва ли не заставляя сгибаться под своей мощью. Идиот. Глупый наивный мальчишка, продолжающий цепляться за лживые сказки.
Жжение в лёгких напоминает, что организму нужен воздух и, сделав короткий вдох, я хрипло выдыхаю:
– Ты труп…
– Не смей! – бледная как полотно Лера закрывает от меня своего гостя, прижимая к груди стопку выглаженной одежды. В синих глазах страх пополам с чувством вины, и чтобы понять насколько неуместно сейчас моё появление достаточно обратить внимание, как судорожно стискивают ткань побелевшие пальцы. За него она будет сражаться как тигрица. Даже против меня, если придётся.
*Группа 25/17 "Умереть от счастья"
Вычеркни. Похорони. Забудь
Жжение в лёгких напоминает, что организму нужен воздух и, сделав короткий вдох, я хрипло выдыхаю:
– Ты труп…
– Не смей! – бледная как полотно Лера закрывает от меня своего гостя, прижимая к груди стопку выглаженной одежды. В синих глазах страх пополам с чувством вины, и чтобы понять насколько неуместно сейчас моё появление достаточно обратить внимание, как судорожно стискивают ткань побелевшие пальцы. За него она будет сражаться как тигрица. Даже против меня, если придётся.
– Лер, не геройствуй. Мы сами.
– Виктор, помолчи, – она называет его по имени, а мне будто кувалдой прилетает под дых. Так вот он какой, герой её снов. Что ж, спасибо, что познакомила. – Тим… я всё объясню.
– Я разве просил объяснений? – разжимаю стиснутый кулак, позволяя руке опуститься. – Что бы ты сейчас ни сказала, я не слепой… сестрёнка.
Мне впервые приходится испытывать такое чувство, перед мощью которого отступает даже старая неизлечимая агрессия. Достаточно одного её взгляда: растерянного, больного, и убийственное разочарование расщепляет мои надежды на атомы. Из нас двоих она никогда не выберет меня, иначе, почему защищает?
– Я должна была тебе рассказать… – шагает ко мне Лера, выставив вперёд руку. Как с бешеной псиной, ей-богу. – Прости, я правда не хотела, чтобы так вышло.
– Заткнись.
– Очень красиво, мудак, – пренебрежительно выплёвывает её дружок. Хорошая попытка переключить мою ярость на себя, останься во мне хоть какие-то эмоции.
Я всё ещё ничего не чувствую. Просто вжимаюсь в подоконник, поясницей впитывая холод металла, и за скрипом половиц слышу фантомный звон стёкол. Перед моими глазами сейчас не убогая спальня сводной сестры, а просторная кухня отцовского особняка. В детской надрывается сестра-первоклашка – колотит маленькими кулачками в массивную дверь, не понимая, что происходит. Я тоже не понимаю, потому что мне снова двенадцать. Я полумёртв от страха и искренне не догоняю, чем заслужил такое обращение. В голове отчётливо звенит мой ещё по-детски звонкий голос:
– Да что я такого сделал? – холодею я прошлый, глядя как человек, который не так давно читал мне сказки на ночь, замахивается для удара. – Папа?!
Два таких разных и таких одинаковых отрезка моей жизни на долю мгновения сливаются воедино. Виктор что-то говорит, удерживая Леру на месте, его неестественно длинные музыкальные пальцы уверенно сминают футболку на её плечах. Не знаю, осознанно или нет, но она слушается, а у меня в солнечном сплетении снова взрывается мощь отцовского удара.
Комната дрожит, искажается переливами одному мне видимых осколков.
Я снова проживаю секунды пугающей невесомости, за которые в ушах даже не успевает затихнуть звон стекла. Снова чувствую тяжёлый шлепок о рыхлую землю. Клумба, где мы с отцом ловили сверчков и закапывали «клады» снова встречает меня взрывом дикой боли, убирая на
