*
Идея похода очень тревожила Светлану. О, если бы в студенческие годы! Но не сейчас же начинать, когда без малого тридцать? Рядом с ним, таким всё умеющим, таким всё знающим, показать себя слабой, неумехой, никчёмным человеком? Кто придумал это издевательство? Ах, ну, да ж, он сам, Павел Николаевич, и придумал. Изверг! Для чего ему поход понадобился? Для создания коллектива в её классе или..? Люська бы сказала: или. В самом деле, какой коллектив из седьмого “Б” создать можно? Ну, Витя Рябцев, положим, сгодится. Шурик Ковалёв тоже подойдёт. Он за Рябцевым таскается, как Санчо Панса за Донкихотом. Рушанна, пожалуй. Но ведь кроме них в классе ещё двадцать шесть человек. Всякие Артёмы Тихомировы, Серёжи Николаевы, Маши Цветковы. Тихие троечники, ничего никогда не желающие, от всего отказывающиеся, живущие своей, не пересекающейся со школой жизнью. Самодостаточные дети. Кисель натуральный. Теперь тащи этот непонятный кисель в поход. Ой, а перед ними ведь тоже нельзя себя слабой неумехой показать. Надо хоть теоретически подготовиться. У Павла Николаевича спросить. И ещё у Дрона. Вот кто может многим поделиться. И без всяких насмешек, без тонких понимающих улыбочек.
С Павлом Николаевичем Светлана проконсультировалась. Получила от него целый список необходимых для подготовки похода дел. Например, маршрут похода он составил сам. Но с лесничеством на предмет разрешения ночной стоянки и разжигания костров для приготовления пищи предстояло договариваться ей. Тащить в двухдневный поход примусы Дубов посчитал нерациональным. Нужно было разыскать координаты этого лесничества и телефон. За разрешением тоже было необходимо ехать ей. Люська отмахивалась:
- Не бери в голову. Мы раньше всегда без разрешений от лесничества в походы ходили. Оформим только маршрутный лист как положено.
- Маршрутный лист? А что это такое?
Люська начинала подробно объяснять. Рылась в шкафах в писках старых, сохранившихся с советских времён бланков. Светлана хваталась за голову. Как, разрешение медсестры на каждого участника похода? Со штампом? А разве приказа по школе недостаточно?
- А ты как думала? - посмеивалась Панкратова. - Ладно, не дрейфь, Аркадьевна. Документацию я на себя возьму. Ты за это нашу палатку понесёшь. Мне знакомые немецкую палатку одолжили. Она лёгкая, всего полкило весит.
Светлана согласилась, не представляя, что лишние полкило в рюкзаке вещь в походе весьма существенная. К прочим прелестям её начали терзать всякие Рябцевы и Галиуллины, пронюхавшие о походе. Без конца приставали с одними и теми же вопросами. После уроков толклись в кабинете, мешая работать.
Как-то Светлана не выдержала. На одном из занятий с Павликом сорвалась, заплакала. Испуганный Павлик пошёл за матерью. Ольга Александровна увела её на кухню. Налила чаю, расспросила. И тоже надавала много ценных советов. Голова распухла окончательно.
Из всех людей на свете безоговорочно Светлана доверяла одному Дрону. Ей хотелось, чтобы он помог разобраться в ворохе свалившейся на неё информации: что отбросить за ненадобностью, что запомнить накрепко. Как назло, Дрон куда-то пропал. Не подходил к телефону ни утром, ни днём, ни вечером. Светлана дважды звонила его родителям. Никто не брал трубку. Может, случилось что?
До майских праздников оставалось несколько дней. Надо было торопиться. Не то усвищут Дрон со Скворцовым куда-нибудь недели на две. Ещё две недели потом в себя приходить будут. Толку не добьёшься. Светлана решилась и позвонила Лёхе Скворцову, заранее приготовясь выслушивать пакости. Пакости, разумеется, были. Как же без них? Но несколько необычные.
- Наконец-то, - зло заявил Лёха, едва Светлана успела поздороваться.
- Наконец-то? - переспросила Светлана. - Ты так говоришь, словно я должна была позвонить.
- А ты не должна? - совсем разозлился Лёха. - Вот скажи, почему когда ты дозарезу нужна, ты вечно где-то шляешься и от тебя ни слуху, ни духу?
- Я не шляюсь, - надулась Светлана. - Я работаю. Очень много работаю, между прочим. И я не знала, что нужна.
- Разве тебе твоя мамахен не передавала, чтоб ты мне перезвонила и побыстрей?
- Не-е-ет, - протянула Светлана, пытаясь вспомнить, говорила ли ей мама вообще о звонке Скворцова. Получалось, не заикнулась ни разу. Забыла, наверное. У Ангелины Петровны, буквально на глазах, развивался классический склероз. Она забывала элементарные вещи. Врач прописал кое-какие лекарства, только пользы от них не прослеживалось.
- Лёш, не сердись. У мамы в последнее время с головой очень плохо стало. Она всё на свете забывает. Ты, если что нужно, папе моему передавай. Его Аркадием Сергеевичем зовут.
- Вечно у тебя, Кравцова, не как у нормальных людей!
- Планида такая, Лёш, - сказала Светлана и сразу вспомнила источник отговорки, Натку Малькову, но тряхнула головой, отгоняя лишнее сейчас воспоминание. - Лучше скажи, зачем я потребовалась. Случилось что?
- Угу. Случилось, - мрачно подтвердил Скворцов. - Дрон в реанимации.
- Что?!! - ахнула Светлана.
- Вот то!
Дальнейшие переговоры со Скворцовым превратились в сплошной сумбур. Светлана спрашивала. Получала ответ. Не понимая смысла звучавших из телефонной трубки фраз, заново переспрашивала. Руки тряслись. Мозги плохо соображали. Впервые в жизни где-то в левом боку появилась острая боль. Словно тело насквозь проткнули длинной раскалённой иглой. Под самой лопаткой. И девушка охнула от боли, сбилась, замолчала, вдруг забыв, о чём ей говорил Лёха.
- Кравцова! Эй, Кравцова! Ты чего там?! - заорал Лёха так, что мембрана трубки завибрировала. - Ты чего молчишь?!
- Сейчас, - выдавила Светлана, медленно приходя себя. - Ничего, Лёш. Сейчас.
- Ну, ты даёшь, Светка, - начал остывать Скворцов. - Перепугала меня. Я думал, ты там, того и гляди, ласты склеишь.
- Не дождёшься, - сквозь зубы, с трудом выравнивая дыхание, отшутилась она.
- Ты во сколько освободишься?
- К Дрону поедем?
- Поехать-то можно. Но к нему не пускают. Даже предки в коридорчике перед закрытой дверью сидят.
- Это хорошо, что не пускают.
- Офигела?
Светлана вздохнула. Глупый какой.
- Лёш, по слухам, в реанимацию пускают только, когда надежды на спасение человека не остаётся. Раз к Дрону не пускают, значит…
- Ладно, - оборвал Скворцов. - Понял, не дурак. Был бы дурак, не понял.
- Но всё же давай съездим. Хоть под окнами постоим. Или под дверью этой закрытой. Говорят, на таких дверях информацию вывешивают о состоянии больных.
- Да я вот и звонил тебе… С собой позвать. Мне с его предками одному встречаться неловко, сама понимаешь.
