Несчастный Крейвен, конечно, мучился, наблюдая происходящее — по его понятиям, это мало чем отличалось от браконьерства. Но ему, бедному, по милости дяди Мэтью вздохнуть было некогда — то в караул ступай, то построение, а нет, так привязывай к бревнам велосипедные колеса ставь противотанковые заграждения поперек дороги. Ополченцы дяди Мэтью на все графство славились своей военной выправкой. Хуана, как чужеземца, на наше счастье не допускали к участию в этой деятельности, и он мог посвящать все свое время тому, чтобы ублажать нас и лелеять, в чем и преуспевал как нельзя лучше.)
— Не желаю становиться антиквариатом, — сказала Линда. — Мне бы хотелось принадлежать при жизни к действительно славному поколению. Что за тоска — родиться в 1911 году…
— Ничего, Линда, из тебя выйдет чудесная старушка.
— А из тебя, Дэви, — чудесный старичок.
— Из меня-то? Куда там, разве мне дожить до старости, — отвечал Дэви с глубоким удовлетворением.
И правда: он как бы находился вне возраста. И хотя был на целых двадцать лет старше нас и лишь лет на пять моложе тети Эмили, всегда казался ближе к нашему, а не ее поколению и ни на йоту не изменился с того дня, когда стоял возле камина в холле, нисколько не похожий на капитана и на мужа.
— Идемте, душеньки, пора пить чай, — разведка донесла, что Хуан испек слоеный торт, пошли, не то он весь достанется Скакалке.
Со Скакалкой у Дэви шла за столом жестокая война. Ее манеру вести себя во время еды всегда отличала известная свобода, но некоторые ее привычки — как, например, лезть за вареньем в банку своей ложкой, гасить окурок сигареты в сахарнице — доводили до белого каления бедного Дэви, который прочно усвоил, что продукты выдаются по карточкам, и делал ей резкие замечания, как гувернантка — несносному ребенку.
Увы, он мог бы не стараться. Скакалка, не обращая ни малейшего внимания, продолжала беспечно портить продукты.
— Довогой, — говорила она, — какая разница, у моего дивного Хуа-ана всегда найдется в запасе сколько хочешь еще, даю тебе слово.
В те дни с особой силой разразилась очередная паника по поводу грозящей оккупации. Предполагалось, что немцы со дня на день высадят мощный десант под видом то ли священников, то ли балерин — на что у говорящего хватало воображения. Кому-то взбрело на ум в недобрую минуту пустить слух, что все они будут сплошь двойниками миссис Дэйвис, одетыми в форму Женской добровольной службы. Эта дама обладала способностью находиться сразу в нескольких местах одновременно, немудрено, что людям стало мерещиться, будто на округу уже спустили человек десять парашютистов, замаскированных под миссис Дэйвис. Дядя Мэтью отнесся к угрозе вторжения с полной серьезностью и в один прекрасный день, собрав нас всех в кабинете, подробно изложил, кому какая в этом случае назначена роль.
— Вы, женщины, берете детей и на то время, пока идет бой, спускаетесь в подвал, — сказал он. — Водопроводный кран там в исправности, мясными консервами я вас обеспечил на неделю. Да, вам, может быть, придется там сидеть несколько дней, учтите.
— Няне это не понравится… — начала Луиза, но осеклась под свирепым взглядом.
— И, кстати, раз мы заговорили о няне, — продолжал дядя Мэтью, — предупреждаю — чтоб не загромождать мне дороги своими детскими колясками, понятно? Об эвакуации речи быть не может, ни при каких обстоятельствах. Теперь вот что — есть одно крайне важное задание, и я поручаю его тебе, Дэви. Надеюсь, ты не обидишься, дружище, но должен прямо сказать — стрелок из тебя никакой, а у нас, как тебе известно, худо с боеприпасами, и то немногое, что имеется, нельзя ни под каким видом расходовать впустую — тут каждая пуля решает дело. Так что оружие в руки я тебе не дам, по крайней мере, сначала. А дам тебе фитиль и заряд динамита (минуточку, сейчас все покажу), и ты мне взорвешь буфет в кладовой.
— Взорвать Аладдина? — вскричал Дэви. Он даже побледнел. — Ты с ума сошел, Мэтью!
— Я бы Гевану поручил, но дело вот в чем — я хоть и притерпелся к старине Гевану, а все-таки полного доверия этот субъект мне не внушает. Иностранец — он иностранец и есть, я так считаю. Объясняю теперь, почему это, на мой взгляд, жизненно важная часть всей операции. Когда нас с Джошем, Крейвеном и всеми прочими перебьют, у вас, гражданского населения, останется единственный способ тоже внести свою лепту, а именно — стать тяжелой обузой для немецкой армии. Вы должны возложить на их плечи заботу о вашем пропитании — не беспокойтесь, будут кормить вас, как миленькие, им только тифа не хватало в полосе военных дорог, но ваша цель — по возможности затруднить им эту задачу. Так вот — на одном этом буфете вы продержитесь недели — да он всю деревню прокормит! Нет, дудки! Вы неприятеля вынуждайте доставлять вам продовольствие, гробить свой транспорт, вот что от вас требуется — досаждать им, палки вставлять в колеса! Это единственное, что к тому времени будет в ваших силах — просто сделаться для них обузой, а следовательно, буфет в кладовой подлежит уничтожению и Дэви должен его взорвать.
Дэви открыл было рот, готовясь опять что-то заметить по этому поводу, но, видя, что с дядей Мэтью сейчас шутки плохи, передумал.
— Хорошо, милый Мэтью, — сказал он грустно, — ты мне покажешь, как это делается.
Однако не успел дядя Мэтью отвернуться, как он ударился в громкие причитанья:
— Нет, слушайте, что за свинство со стороны Мэтью — настаивать, чтобы Аладдин был взорван! Ему-то хорошо, его убьют, но мог бы немножко и о нас подумать!
— А мне казалось, ты собираешься принять таблетки, сначала белую, потом черную, — сказала Линда.
— Эмили не одобряет эту идею, и я решил, что приму их лишь в том случае, если меня заберут, но теперь — не знаю. Мэтью утверждает, что немецкой армии придется нас кормить, но он знает не хуже моего, что если чем и будут, а это еще большой вопрос, так одним крахмалом — снова все та же миссис Бичер, только еще ужасней, — а у меня крахмал не усваивается, особенно в зимние месяцы. Безобразие какое! Возмутительный тип этот Мэтью, ни с кем не желает считаться!
— Ну а мы как, Дэви? — сказала Линда. — Всех нас ждет одинаковая участь, но мы же почему-то не ропщем.
— Няня — будет, — сказала Луиза, фыркнув, что явно означало: «И я в этом солидарна с няней».
— Няня! У нее свои представления о жизни, — сказала Линда. — Ну а мы ведь, кажется, должны понимать, за что воюем, и я лично считаю, что Пуля совершенно прав. А уж если я так считаю, в моем нынешнем положении…
— Оставь, о вас-то позаботятся, — с горечью возразил Дэви, — о беременных женщинах всегда заботятся. Увидишь, витаминами завалят из Америки, и тому подобное. Вот обо мне никто не побеспокоится, а у меня такое хрупкое здоровье, мне противопоказано, чтобы меня кормила немецкая армия, станут они разбираться в моем пищеварении! Знаю я этих немцев!
