что происходит проносится у меня перед глазами как в кино.
Как ныряя по ухабам мы несёмся в машине «скорой» на аэродром. Как взревают винты, заставляя пригнуться всех, кто остаётся у вертолёта. Как Валери вводит одно за другим лекарства в болтающийся в моих поднятых руках пакет с расствором.
– Эван, только не вздумай сдохнуть! – орёт ему Адам, срывая наушники из крошечной кабины пилота. – И не вздумай писать никаких записок! Нам на всю оставшуюся жизнь хватит одной.
Эван открывает глаза, с трудом фокусируя на мне взгляд:
– Она написала: «Мальчики! Берегите друг друга. Всегда», – скрипит он от боли зубами, а потом поворачивается к плачущей Рене. – Возьми, пожалуйста, сама. В кармане.
И продолжает, когда трясущимися руками она находит кольцо:
– Рене Кэтлин Литтлтон, ты можешь надеть его или выкинуть. Ты можешь забыть меня или рассказывать нашим детям, каким я всегда был идиотом. Для меня это ничего не изменит. Я буду любить тебя вечно. Станешь моей?
Он теряет сознание до того, как плачущая Рене отвечает ему «да» и надевает на палец золотой ободок, увенчанный короной из квадратного жёлтого бриллианта.
И он не знает, что мы попадаем в очередной грозовой фронт.
Что уходя от него, летим так низко над океаном, что кажется в стекло бьются не капли дождя, а брызги волн. И лавируем между рифов, рискуя разбиться, чтобы срезать путь.
И я совру, если скажу, что мне не страшно. Но ещё больше совру, если не признаюсь, что именно сейчас, глядя на сосредоточенное лицо того, кто бросает этот непослушный маленький вертолёт между скал, я понимаю то же, что его больной на всю голову брат: я буду любить тебя вечно.
Я стану всем. Твоими улыбками и слезами, твоими снегами и грозами, твоими солнцем и тучами, волшебными снами и бессонницей, полётами и падениями, мечтами и рекордами. Потому что я – твоя. И останусь твоей. Всегда.
Эпилог
– Хай, гайс!
«Его лицо всегда выглядит так, словно он и не замечает камеру. А вот улыбка с годами стала даже соблазнительнее», – невольно отмечаю я, глядя на экран ноутбука.
– Всем привет! Добро пожаловать на мой канал. И сегодня я здесь не один. Сегодня со мной вот этот серьёзный парень. Да, Эван? – поворачивается он к нашему малышу, что удивлённо смотрит в камеру из «кенгуру» у Адама на груди. – Давай, помаши! – помогает он ему, тряся детской ладошкой. – Скажи: «Привет всем! Привет, мама!» Привет, родная! Надеюсь, ты нас сейчас смотришь. У нас всё хорошо. Мы тебя любим и ждём. Завершай свои дела и возвращайся скорее. А о чём мы сегодня поговорим? – снова обращается он к сыну. – Правильно, о…
– Простите, миссис Макгрегор, – отвлекает меня стюардесса. – Мы на время взлёта отключим связь.
– Да, да, конечно, – улыбнувшись моим любимым мужчинам, закрываю я экран, пристёгиваю ремень безопасности и, приняв с благодарностью бокал шампанского, склоняюсь над письмом.
Над письмом, которое я по старинке пишу шариковой ручкой на обычном листе в клеточку. Как уж со времён шоу у нас повелось.
«США, Нью-Йорк
Аните Холл
Привет, дорогая! Прости, что задержалась с ответом. Но сама знаешь, как быстро летит жизнь. Не успеешь оглянуться, и месяца как не бывало. Чуть зазевалась – и пролетел год.
Особо в нашей жизни за эти несколько месяцев ничего и не изменилось. Разве что у Эвана Младшего стало больше зубов и он так много уже всего умеет. А у Адама на его канале стало на десяток миллионов больше подписчиков. Но я надеюсь, ты его смотришь.
Да, да, знаю, он шикарен. Впрочем, как и на подиуме. Но особенно в той рекламе, где вы с ним снимались вместе. (Здесь подозрительно прищурившийся смайлик, хоть мы и договорились в письмах их не ставить, но куда же без них:))) И нет, я не ревную. Как, конечно, и твой второй, и слишком красивый, чтобы быть настоящим, муж. Но до чего же из вас на экране вышла с Адамом красивая пара. Никогда, наверно, не устану говорить тебе спасибо, что это ты много лет назад подала нам такую идею: отправить его на кастинг.
И ты, конечно, помнишь, как я его уговаривала, а он говорил, что уже слишком стар для рекламы. Но у него отлично получается совмещать работу и хобби. И я даже не знаю, что для него важнее. Его любят везде. Он популярен и там, и сям. Но деньги, что он собирает на благотворительность как блогер, и эта возможность помогать людям определённо делают его намного счастливее, чем те, что он зарабатывает как модель.
И только ты, наверно, знаешь, чего мне стоило это. И что мы прошли за те семь лет, что я не могла забеременеть. Всё же некоторые душевные травмы заживают очень долго, оставляя ощутимый физический след. Но, к счастью, и с этим мы справились. И, наверно, однажды я напишу книгу о том, каково это быть женой блогера и популярной модели, которую знает весь мир.
Каково это, когда десятки миллионов фанаток забрасывают его признаниями в любви, а он только смеётся в ответ и готовит тебе с утра вафли. Потому что в обед у него самолёт, потом съёмки. А потом он вернётся измученный и уставший под утро, но не сможет заснуть, глядя как я сплю. Будет лежать и ждать, когда лучик солнца доползёт до моего лица по подушке и разбудит. И он меня поцелует, прижмёт к себе и тогда только уснёт сам.
Каково это, когда тысячи людей пишут мне ревниво гадости в комментариях, если в Инстаграм на фото просто мелькнёт лишь моя рука, тень. А он сидит на краю ванны и пускает кораблики из лепестков роз. Только для меня. И через полмира везёт мне пирожное из той самой кондитерской, в которую мы забежали, прячась от дождя, в годовщину нашей свадьбы.
Когда сотни озлобленных помешанных на нём девиц кричат, что я сука, которая стала для него важна только когда забеременела. А он плачет навзрыд над снимком УЗИ нашего малыша.
А что было, когда в сети появилось
