— Ввозили? — переспросила она, не отрывая от него глаз, и он повторил:
— Да, ввозили, как товары, хотя к сожалению, с ними обращались куда менее бережно, чем с товарами. И это несмотря на то, что зачастую они представляли собой весьма драгоценный груз.
— Это ужасно.
— Что ж, ты не единственная, кто так думает. Но прошу тебя об одном: не высказывай вслух своего мнения насчет рабов или даже метисов — таких, как Диего и Эмилио — в присутствии дяди. В этом случае ты рискуешь вступить на весьма шаткую почву, и дядя своими аргументами разобьет тебя в пух и прах. — Он усмехнулся. — Во всем, что касается ввоза рабов, замены их метисами и абсолютного истребления всех индейцев, он считает себя непререкаемым авторитетом.
Тилли слегка вздрогнула и снова поплотнее закутала шею воротником.
— Ты очень привязан к нему, правда?
— Да, я очень привязан к нему. Это не значит, что я не вижу его недостатков, всегда разделяю его мнение или придерживаюсь тех законов, которые он сам устанавливает для себя и для всех остальных. Но, несмотря на это, скажу прямо — я люблю его. И ты, когда узнаешь его получше, тоже полюбишь.
— Его дочь хорошо знает его, но почему-то не любит.
Мэтью нахмурился. Взяв Тилли под локоть, он потянул ее вперед.
— То, что происходит между ними, — дело семейное. Я уже говорил, что объясню тебе все позже, по крайней мере, с моей точки зрения.
Они вошли в первую конюшню, где работало трое негров. Один из них, высокий худощавый старик, помешивал какую-то вонючую жидкость в железном котелке на печке, в которой весело потрескивали дрова. Увидев вошедших, он немедленно выпрямился; его примеру последовали и другие двое. Все они улыбались Мэтью.
Прикоснувшись рукой ко лбу, старый негр произнес:
— Привет, молодой хозяин.
— Привет, Первый, — ответил Мэтью и кивнул остальным: — Привет… Как дела?
— Дела хорошо, хозяин, дела хорошо.
Тилли всмотрелась в лица, словно вырезанные из черного дерева. Этим двоим молодым неграм было, скорее всего, около тридцати. Позже она узнала, что они не являются сыновьями старика, да и вообще не родня ему.
Тилли почувствовала, как ее охватывает горькая грусть: этого пожилого человека и вполне взрослых мужчин называли по номерам и именовали «ребятами», как мальчишек. Они смотрели на нее, кивали ей, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы улыбнуться в ответ. И это было весьма кстати. На конюшне они не задержались. Выйдя на улицу, Тилли увидела четвертого негра, приближавшегося со стороны псарни. Про себя она сразу решила, что вряд ли привыкнет называть этот дом псарней: уж как-то слишком это слово резало слух. Однако четвертый негр не только не подошел к ним, но, как ей показалось, намеренно уклонился от встречи. Когда она поделилась своим впечатлением с Мэтью, тот ответил:
— Да, вполне возможно, что и так. Это Четвертый — явление весьма своеобразное, порожденное добрым отношением. Он домашний раб Луизы, и она допустила большую ошибку, научив его читать.
— Неужели ты считаешь ошибкой то, что человеческое существо умеет читать и понимать написанное?
— Ну, ну-ну! Не забирайся на своего старого конька, Тилли Троттер, — он ущипнул ее за кончик носа. — В данном случае Луиза допустила ошибку. Все остальные негры живут так, как живут, а этот приобрел малую толику знаний и вот теперь совсем отбился от рук. Да и его самого это лишило возможности делать то, что он любит больше всего на свете, — ездить верхом.
— Почему?
— Видишь ли… О Господи, это такая запутанная история! И все из-за Луизы. Возьмись она за ум, вернись в дом и веди себя как подобает дочери, дядя отдал бы ей землю — всю землю, какой владеет, а это, ни много, ни мало, несколько сот квадратных миль. Я уже не говорю о банке, заводе и так далее, и так далее… Но, поскольку она не желает вести себя как положено, дядя в полном соответствии со своим характером, вымещает свою злость на всех, к кому она благоволит. Вот поэтому Четвертому приходится не сладко. Хотя странная вещь — решение этой проблемы находится в собственных руках этого бедолаги. Он мог бы попросить, чтобы его перевели на конюшню или на какую-нибудь другую работу. И если он ушел бы из псарни от Луизы, дядя, конечно, дал бы ему возможность время от времени садиться в седло. Видишь, какая ситуация. Это орел или решка: либо читать, либо ездить верхом.
— Или дело еще и в его преданности Луизе?
— Да, может быть и так. В общем, ничего хорошего. Я не могу повлиять на дядю. Я уже пробовал. И дам тебе совет, дорогая, даже и не пытаться делать это. Но знаешь, — Мэтью вскинул голову, — после всего того, что я только что сказал тебе, могу добавить еще одно: если бы ты сумела вернуть Луизу в дом, дядя осыпал бы тебя драгоценностями. Я уверен.
— Я никогда не увлекалась драгоценностями. — И тут же, сменив тему разговора, Тилли спросила: — А те домики за оградой… кто живет в них?
— Диего с женой, Большой Марией. У них есть сын, Ки. И Эмилио тоже живет там. У него двое — мальчик и девочка. Жена умерла года три назад. Ее тоже звали Мария, поэтому мы и называли их так: Большая Мария и Маленькая Мария.
— Эти дома выглядят довольно прилично. И они достаточно большие для всего двух семей.
— На самом деле там четыре домика. Они строили их сами. А два пустуют.
— Мы идем смотреть их?
— Нет, не сейчас. Сейчас, пожалуй, пора идти обедать. И, дорогая, — Мэтью придержал ее за руку, заставляя остановиться, — когда дядя начнет задавать тебе вопросы, а их будет море, надеюсь, ты ни на миг не забудешь, что ты — вдова английского джентльмена по фамилии Троттер?
— Я-то не забуду, — спокойно ответила она, — но так ли уж будет ужасно, если он докопается до правды?
Мэтью посмотрел себе под ноги, на твердую высохшую землю, и носком сапога отфутболил камешек.
— Я бы очень хотел, чтобы он до нее не докопался. — И, подняв глаза на Тилли, тихо добавил: — Мы с тобой начинаем новую жизнь, и не нужно, чтобы что-то мешало этому. Я хочу, чтобы ничто и никто не становилось между нами. А если кто-нибудь осмелится… — На его губах появилась кривая усмешка, он за руку притянул Тилли к себе и, когда их лица оказались совсем рядом, закончил: — Помнишь, что я сделал с Люком много лет назад, когда он осмелился сказать, что женится на тебе?
— Помню, — ответила она. — А это «кто-нибудь» относится к твоему дяде?
— К дяде?! Не говори глупостей, дорогая. Дядя — самый надежный человек, я ему доверяю как себе.
— Но представь себе, что он попытается.
— Ну-ну, Матильда, перестань. Такой проблемы никогда не возникнет. И мне очень неприятно, что ты говоришь такие вещи, еще не успев отряхнуть с ботинок дорожную пыль. Что это на тебя нашло, в самом деле?
