— Какой майор? — изумился полковник.
— Такой светленький, молодой совсем…
— С большими ушами, — подсказал высунувшийся из двери автобуса Козлов. — Братеев его фамилия, я слышал.
Борзов усмехнулся:
— Братеев, говоришь? Нет, Ольга… Ольга, да? Нет, Ольга, он не майор, он сержант. Но майором будет обязательно… Ну где твои бойцы?
Ребята высыпали из автобуса.
— Раненые есть? — с напускной серьезностью спросил Борзов.
— Никак нет! — в подражание Жигулину выкатив глаза, крикнул Козлов.
Полковник поджал губы, чтобы не расхохотаться.
— Как фамилия, боец?
— Козлов.
— Молодец, Козлов. Только ты глаза-то так не пучь! Вольно. Встань в строй.
Гордо печатая шаг, Козлов вернулся к одноклассникам и свысока посмотрел на своих дружков — Конькова и Сарычева.
Жигулин подмигнул Умарову и тихо сказал:
— Из этого пацана настоящий «дед» со временем выйдет.
Была ночь, но военный городок не спал. Не переставая обсуждать происшествие, на полигоне готовились к ночным стрельбам. Ребята, успевшие в отличие от взрослых позабыть об аварии, с нетерпением ждали зрелища.
— А поэтому матч состоится в любую погоду, — сказал полковник. — Патронов не жалеть, — добавил он, улыбаясь.
Ночной полигон был похож на морской порт. Капитанскими рубками кораблей светились застекленные домики пультов управления. Настоящим линкором с сигнальными огнями возвышалась центральная вышка.
Оттуда, с центральной вышки, понеслись в ночь сигналы трубы. И тут же, словно катера и лодки в море, медленно, а потом все быстрее и быстрее, двинулись мишени. Началась стрельба с ночными прицелами. Целый ряд отделений вел стрельбу из положения лежа, и 5 «Б» с восторгом узнавал в некоторых автоматчиках своих спасителей.
В сумерках трассирующие пули прочерчивали разноцветные пунктирные линии. Они летели к освещенным мишеням, и ночное небо становилось похожим на гигантскую звездную карту.
Ребята с восторгом наблюдали за фантастическим зрелищем, окончательно позабыв о пережитой днем трагедии…
— А это, между прочим, совсем немало, бойцы, — подвел итог ночных стрельб полковник.
Ребят, к их восторгу, разместили в настоящих казармах. Мальчишки больше всего волновались, что не успеют утром уложиться в отведенное на сборы время, однако им хватило пяти минут, чтобы провалиться в сон. Ольге поставили раскладушку у девочек; она подождала, пока те угомонятся, и на цыпочках вышла в коридор. Огляделась, вспоминая, где дверь, и наконец выбралась на улицу.
Она сроду не курила, но сейчас понимала людей, которые в трудную минуту хватаются за спасительную соломинку папиросы. Только теперь, когда все ужасы прошедшего дня, растворившись в потоке новых впечатлений, стали казаться далекими, Ольга испытала настоящий страх — за детей, за себя. Она представила лицо бабы Шуры и даже услышала ее голос: «Ну что, Ольга Петровна, и чем кончилась твоя самодеятельность?»
— Ну что, Ольга? — произнес голос за спиной.
Ольга вздрогнула от неожиданности и обернулась. Полковник Борзов смущенно кашлянул.
— Напугал тебя? Извини. Чего не спишь? Все переживаешь?
Ольга кивнула.
— А ребята дово-о-ольны, — протянул Борзов, и было видно, что сам он тоже доволен. — Ну, наши орлы старались в грязь лицом не ударить.
— Я своим ученикам дала задание написать сочинение про подвиг, — медленно произнесла Ольга. — И они написали какие-то дежурные фразы. А мне хотелось, чтобы они… ну через себя это пропустили. — Она передернулась и покачала головой, удивляясь собственным мыслям. — Я понимаю, это звучит ужасно… кощунственно даже, но мне кажется, то, что сегодня произошло, заставит их задуматься по-настоящему… Степан Ильич, а солдат, которые нас спасли… — Ольга хотела спросить «наградят», но это звучало не так торжественно, и она, даже несколько подтянувшись и расправив плечи, закончила: —…представят к награде? Они ведь герои.
— Других не держим, — скромно сказал полковник. — Наградят, наградят, не волнуйся. Они и вправду молодцы. — Борзов подавил зевок. — Ну что, отбой? Завтра дадим твоим ребятам концерт — девушки наши старались, детишки, потом пир закатим… Или, может, им каши солдатской дать, а? Настоящей, из общего котла? Ну хоть попробовать. Как, поддерживаешь? Остальное-то — само собой, конфеты там, чай, подарки им вручим.
— Правильно, — согласилась Ольга. — Степан Ильич, вам Александра Ивановна, директор наш, просила привет передать. От себя лично и от всего нашего коллектива.
— Шура… — Полковник улыбнулся. — Спасибо. Хороший она человек, я давно ее знаю. С мужем когда-то ее вместе служили… — Глаза Борзова на миг затуманились. — Умер он рано, и единственный сын их на фронте погиб. Так что для Шуры школа — дом родной, потому как в своем-то доме ее не ждет никто… А тебя она очень хвалит, между прочим. — Степан Ильич погрозил Ольге пальцем: — Только я тебе ничего не говорил, ладно?
— Ладно. — Ольга кивнула. — Разрешите идти, товарищ полковник?
— Разрешаю.
Ольга крутанулась и тут же увязла высокими каблуками в земле.
— Эх ты, боец! — усмехнулся полковник. — Разве на таких ходулях повоюешь?
Голощекин перехватил Жгута, когда тот направлялся в клуб.
— Привет! — Никита пошел рядом, с трудом приноравливаясь к ленивой, вразвалку, походке Алексея.
Было раннее утро — ясное, теплое, и Жгут не торопился. Он выспался и хорошо позавтракал, слушая, как Галя взахлеб рассказывает о вчерашней аварии.
— Как твое стадо товарищей — готово? Копытами бьет от нетерпения? — спросил Голощекин.
— С Сердюком, что ли, говорил? — изумился Жгут. — Уже?
— Я ж тебе обещал. Так что дерзай, Леха, не посрами часть перед пионерами… А с Борзовым я позже переговорю, он сейчас детей в столовую повел.
— Да ладно тебе, Никита, — смутился Жгут, — не суетись. Я ж не завтра в отпуск иду.
— Тут главное знать, идешь или нет. И чем скорее, тем лучше. Я правильно понял?
— Так точно, товарищ капитан.
— Ну вот. Ладно, пока. — Голощекин сделал вид, что уходит, притормозил даже, но не остановился. — Да, Леш, чуть не забыл. Помнишь, мы в вчера с тобой насчет работенки одной говорили? Так ты поможешь?
— А что нужно?
— Ну тут такое дело… — Никита замедлил шаг. — Давай в сторонку, что ли, отойдем, перекурим.
Они сошли с асфальтированной дорожки и встали под старым тополем с обрезанной кроной — две толстые ветви торчали вверх, словно рогатка, обросшая маленькими клейкими листочками.
— Тут такое дело, — продолжал Голощекин. — Попросили меня кое-кому кое-что передать — пару-тройку раз, не больше. Понимаешь, о чем я?
