Островский не углубляется в объяснения, они тут ни к чему, но я рада, что они с Варгановым нашли общий язык. А ещё его короткая похвала, как бальзам на мою потрёпанную душу. Надо же, Герман даже не сердится на мою самодеятельность. Прекрасно, что всё получилось. Можно, наконец, облегчённо выдохнуть.
— Варя, — тон его голоса меняется.
Я бросаю короткий взгляд на Островского и, замираю, когда он тянет ко мне руку, кончиками пальцев касается щеки, чтобы смахнуть выбившийся из причёски локон.
У меня вырывается судорожный вздох. Нет, это всё-таки невыносимо.
И наша «проблема», как огромный белый слон в комнате. Она как бы есть, но ни Герман, ни я не заговариваем о ней. Ведём тут какую-то светскую беседу.
— Ты не забрала те деньги, — внезапно выпаливает Герман.
— Конечно, — я возмущённо округляю глаза, — потому что «те деньги», как ты выразился, не мои.
— Знаешь, там не хватило почти пятидесяти тысяч, когда пересчитали.
Мне очень хочется скрестить руки на груди, но я сдерживаюсь. Мне не от кого и незачем защищаться.
— Без понятия, где они. Если ты намекаешь, что это я их взяла…
— Нет, — быстро прерывает Герман, — нет. Мы знаем… я знаю, кто их взял. — Он коротко хмыкает, иронично поднимая уголок рта. — У этой дурочки хватило ума расплатиться пятитысячной купюрой прямо внизу в кафе. Серийники совпали с банкнотами из пачек. А учитывая, что почти все предпочитают пользоваться картами, крупный номинал привлёк внимание. Я дал приказ отслеживать оплаты на всякий случай, на удачу. Она, видимо, вынула деньги из пакета, пока подбрасывала его. А всё жадность!
— Она?
— Твоя догадка оказалась верна. Одна из сотрудниц состояла в сговоре с Возовым, и им нужно было отвести подозрения от финансовый службы, потому что там также сидел его человек. Но на камерах её нет. Не знаю, как ей это удалось, только если в здании имеются потайные ходы прямо в административную часть и офис директора. Надеюсь, она нам всё-таки про это расскажет, пока упирается.
Не знаю, что я чувствую после его слов. Да ничего, наверно! Пустота, огромная чёрная дыра без эмоций и чувств. Ни радости, ни горечи. Справедливость она такая — всегда молчаливая.
— Я в принципе понимал все риски, покупая фирму, знал, что и бывшему директору, и бывшим сотрудникам будут доносить о состоянии дел. Сплетни — это нормально. В крови, можно сказать. Не мог же я сократить весь штат и набрать новых людей?
Всего лишь киваю и опускаю взгляд к земле.
— Варя, — он берёт меня за руку, буквально тянет, чтобы я посмотрела на него.
А мне и хочется, и нет.
Но я смотрю. Взгляд Германа «путешествует» по моему лицу, от глаз к губам и обратно. Иногда он смотрит мне за плечо, потом снова в лицо. Подбирает слова, наверное.
— Я хочу тебе кое-что показать. Посмотришь?
Киваю коротко. Может, если бы отказалась, он бы привязал меня к скамейке и всё равно заставил смотреть? Зная напор и решимость Германа, такого варианта развития событий нельзя была бы исключать.
Герман отвлекается, достаёт что-то из папки, которую принёс с собой.
С первой полосы «Делового Петербурга» на меня бросается целый ряд фото — Варганова, Островского, моё собственное и гигантский заголовок «Кто есть кто: объединение — лучший ресурс».
— Почитай, — предлагает Герман.
Я пробегаюсь по статье наискосок, пропуская лишнюю воду и ненужные мне цифры. Кажется, к концу моя персональная чёрная дыра чуть-чуть подзатягивается.
— Автор так расстарался, — говорю, надеясь, что голос не подведёт, — будто я консолидатор двух крупных игроков.
— Но ведь так и есть.
Прекрасно понимаю, что Герман хочет донести до меня, да я и сама не глупая, догадалась. Эта статья, реальная или заказная, сделанная по дружбе или службе несколько обеляет мою репутацию. По крайней мере, из неё видно, что компания Варганова зла на меня не держит. Может быть, теперь те, кто в курсе моего ухода от них, подзаткнутся.
Я пытаюсь вернуть газету Герману, но он отрицательно качает головой.
— Оставь себе. — Подвигает её ко мне обратно. — А ещё хочу сообщить, что господин Возов пойдёт под суд по 152-ой гражданского кодекса и 128-ой уголовного.
— Прости, я не очень сильна в статьях.
— Защита чести, достоинства, деловой репутации. И клевета, — поясняет Островский. — Он не мог беспрепятственно использовать твоё имя в своих целях. Ну, и следом ещё чего-нибудь навесим. Сейчас мои юристы работают над этим. Думаю, после такого фееричного провала в «Марин-групп» он не задержится. Навряд ли они будут рисковать имиджем и дальше.
Прикусываю нижнюю губу и перевожу взгляд на тёмные воды залива. Чайки с каким-то оголтелым безрассудством носятся вдали. Очередной порыв ветра обдаёт меня ледяной свежестью. Возов, тендер, сцена в кабинете со службой безопасности, появление Германа на моём пороге — всё такое далёкое, такое неважное. Несущественное, словом. Но Варя внутри меня как бы наклоняет голову к плечу и одобрительно кивает. Выходит, Островского заботит моё доброе имя, раз он первым делом бросился его отстаивать. Возов же получит по заслугам.
— Ты знаешь, мне его совсем не жаль, — озвучиваю мысли.
— Мне уж подавно, — смотрю на Германа и замечаю, как его лицо на секунду искажается от боли. — И дело не в тендере, Варь. А в тебе.
Я молча жду продолжения, потому что вот, кажется, мы и подобрались к самому основному.
Герман снова заглядывает в свою папку и достаёт из неё моё заявление на увольнение. Фото, распечатанное на листе, именно его он мне и предъявляет.
Смотрю, как листок гуляет под внезапным порывом ветра, пытаясь вырваться из пальцев Германа. Если б вырвался, то улетел бы далеко и канул в залив. Но ведь это моё решение, обдуманный выбор. Почему же так больно?
— Ты же не думала, что я это подпишу, — хрипло произносит Островский.
Я опускаю голову, жму плечами. В его голосе нет ни угрозы, ни обиды, простая констатация факта.
— Так будет лучше, — говорю то, что думаю.
— Лучше? Кому, Варь? Мне уж точно нет. Тебе? Сомневаюсь. Ты же любишь эту работу.
Я снова пожимаю плечами и настойчиво повторяю.
— Так будет лучше.
Ёжусь под новым шквалом ветра, а он крепчает, и небо уже не такое ясное. Всё-таки будет снег.
До меня долетает глубокий вдох Германа.
— Я понимаю, почему ты его написала, но… я не могу тебя отпустить. Уж точно не так.
Пусть от этих слов в груди сладко ноет, но приходится ему напомнить.
— Ты же с самого начала хотел, чтобы я ушла. Разве не в этом был весь смысл?
— Нет. Не так.
— А как?
— А вот так.
Наблюдаю, словно зачарованная, как Герман складывает лист пополам и рвёт моё заявление на две аккуратные части, как бы говоря, что спорить, доказывать и отстаивать свою точку зрения тут бесполезно.
А потом достаёт из папки очередной документ и отдаёт мне. На автомате я его принимаю.
— Что это?
Почему руки дрожат? Точно не от холода.
— Это приказ о твоей командировке. Ты же не хотела быть привязанной к одному месту. Сама ведь говорила, что разъезды «нужны тебе как воздух». Так дыши, Варя. Я не могу и не хочу привязывать тебя к одному лишь офису. И к себе. Да и не имею права, наверное. Не после всего, что я тут нагородил.
Он качает головой, будто самому сложно представить, что это действительно случилось между нами.
— Я уже всякого передумал за эту неделю. Даже дела с тендером шли сами по себе, без моего участия. Хотел сорваться к тебе и сорвался, а, приехав, понял, что так снова ничего не выйдет. Чтобы ты ко мне вернулась, мне надо тебя отпустить. Наверное. Если любишь, отпусти, да?
Я помню, ты сказала, что прощаешь меня, хотя я и не просил прощения. Так вот, Варя… я прошу прощения. Я бы хотел сказать тебе больше, но боюсь, что сейчас это будет звучать фальшиво.
Он берёт меня за свободную руку, наклоняется, прижимает тыльную сторону моей ладони к своему лицу. Меня прошибает, словно током. Хочется прильнуть к Герману, заключить его лицо в ладони и целовать. Вот как он действует на меня.
