шее ― о таком ли первом разе я мечтала? Так рисовала
это в своих ванильных мечтах?
Андрей был груб, пьян и одержим мной. А когда я, в попытке его остановить, сказала, что это будет мой первый раз и я больше всего на свете не желала бы, чтобы он произошел в вонючей туалетной кабинке, он обезумел еще больше.
Не знаю, что я ждала после моего признания? Что он поднимет меня на руки, откроет эту чертову кабинку и отнесет в такси, которое умчит нас в его холостяцкую берлогу, и, пока я принимаю душ, он усыплет лепестками роз кровать и зажжет свечи?
― У меня еще никогда не было девственницы! ― вместо всего этого пропыхтел он мне в ухо и, задрав платье, попытался стащить колготки.
Спасибо Полине, которая, услышав мои крики, едва не снесла с петель дверь. Она кричала матами и колотилась так сильно, что в итоге Андрею пришлось оставить меня и выйти.
Я плохо помню, как выбежала из туалета, как взяла в гардеробе пальто, как бежала прочь от клуба, чтобы спрятаться и вызвать такси куда-нибудь в другое место, подальше от клуба и зверя, который находился в нем.
Я понятия не имела, что теперь будет? Как завтра, точнее, уже сегодня я появлюсь в универе? Как буду смотреть ему в глаза на информатике, а она, как назло стояла первой парой. Вспомнит ли он вообще, что пытался сделать со мной?
Выйдя из такси, заметила, как к дому подъехала еще одна машина с шашками. Почему-то я решила, что эта машина приехала за Ликой, которая, скорее всего, все еще гостила у Руслана.
Но я ошиблась.
Из машины вышел Тимур. Он хмуро взглянул на меня, закрыл ворота и направился к дому, на ходу доставая из кармана ключи.
Он не обронил ни слова, когда поднялся на крыльцо, пока отпирал дверь.
Свет фонаря, висящего на крыльце, падал на его лицо, и я увидела следы от красной помады на его щеках, подбородке и шее.
Тимур открыл дверь, отошел в сторону, пропуская меня вперед, и его взгляд устремился сначала на засосы на моей шее, затем опустился к порванным колготкам.
И следующие несколько секунд показались мне целой вечностью. Я хорошо понимала, кем выглядела в его глазах. Наверное, мне стоило что-то сказать в свое оправдание, но ком горле не давал выговорить ни слова.
Тимур покачал головой и усмехнулся, снимая куртку, затем взглянул на меня и его взгляд буквально пригвоздил меня к банкетке, на которую я присела, чтобы снять ботильоны.
― Хорошо погуляла? ― спросил он, сжимая губы и прожигая взглядом сетчатку моих глаз.
― Я смотрю, вы оба неплохо погуляли? ― вдруг раздался голос и в прихожую вошел папа.
Вид у него был очень грозный: сдвинутые брови, скрещенные на груди руки, и сердитый взгляд, не суливший ничего хорошего.
В прихожей было достаточно светло, и папа, конечно же, заметил и мои засосы, и следы помады на лице Тимура.
Я отвернулась, стыдливо пряча лицо.
― Не ожидал от тебя такого, дочь… ― ледяным тоном сказал папа. ― От тебя тоже! ― бросил он Тимуру. ― У вас что, совсем крышу снесло? ― крикнул он на весь дом. ― Что дальше, дети? Нам с Катей вскоре ждать внуков?
И тут до меня дошло, что так сильно вывело его из себя.
― Пап, ты все неправильно понял, ― вставая с банкетки, начала объяснять я.
Но он резко вскинул руку, требуя замолчать, набрал полную грудь воздуха и возвел глаза к потолку.
― Вы хоть понимаете, КЕМ друг другу приходитесь? ― процедил он сквозь зубы, а затем по очереди взглянул на нас.
― Дядь Саш, давайте я вам все объясню… ― спокойным голосом начал Тима.
― Замолчи! ― крикнул ему в лицо папа и, сморщив губы, взглянул на следы помады на его лице. ― Поговорим завтра, когда вы оба протрезвеете и поймете, что натворили!
Он развернулся и быстрым шагом направился к лестнице. Я быстро скинула с себя пальто и побежала за ним.
― Прежде чем делать выводы, выслушай! ― прокричала я ему в спину. ― Ничего у нас не было, слышишь? Пап! Папа, остановись! ― я схватила его за руку, но он тут же отдернул ее. ― Ты правда думаешь, что я могла пойти на такое предательство? ― усмехнулась я. ― Пф… ты серьезно?
Папа остановился у двери в их спальню, взялся за ручку, замер на несколько секунд, а затем сказал слова, от которых стало так больно, словно мое тело только что насквозь изрешетили пулями.
― Наверное, зря я привез тебя сюда, Тася…
Папа вошел в комнату, захлопнул дверь прямо перед моим носом, а я осталась стоять как вкопанная, не в силах сделать шаг, не в силах сделать вдох.
Я простояла возле двери около минуты, роняя слезы и глядя на нее мокрыми глазами, а потом ушла в свою комнату, заперла дверь на замок и упала лицом в подушку.
Слезы обиды душили меня. В одночасье я почувствовала себя лишней в этом доме. Мне хотелось собрать вещи, уехать на вокзал, сесть на ближайший поезд до Вологды и убраться прочь из этой Москвы. Ведь даже приговоренные к смертельной казни имеют право на последнее слово, а мне такого права не дали. Никто даже слушать не захотел, как все было на самом деле.
Отец смотрел на меня как на предательницу, как на змею, которую он пригрел в своем доме и теперь очень жалел об этом, человек, в которого я успела влюбиться по уши, чуть ли не изнасиловал меня, а мой сводный брат увидел во мне девицу легкого поведения…
Я снова вспомнила обезумевшего Андрея, убивающего одним махом всю мою симпатию к нему, и достав с полки шкафа пижаму и чистое белье, отправилась в ванную комнату, где около получаса простояла под горячим душем, до покраснения растирая губкой кожу, к которой прикасались руки обезумевшего чудовища.
Выйдя из душевой кабинки, я завернулась в полотенце, протерла ладонью запотевшее зеркало и с отвращением к самой себе разглядывала синяки на обеих руках, оставленные Андреем.
Тимур
Одинцова звонила раз в десятый, наверное. Я не мог найти зарядку от мобильника, и чтобы она не разрядила мне телефон, я был вынужден ей ответить.
― Мы вроде уже все решили, ― устало садясь на кровать, сказал я в трубку.
― Нет, не все! ― крикнула она так
