без проблем могла запачкать его дорогую рубашку его же собственной кровью.
— Альберт, если еще раз я увижу тебя в своей жизни, ты глубоко пожалеешь, что вообще появился на свет. — Тихо произнесла я ему на ухо. — Я тварь, я конченная тварь. Но ты сам меня такой сделал, ублюдок.
— Мразь, ты же ответишь мне за все, что со мной сделала. Я напишу на тебя заявление, чтобы тебя посадили.
Я усмехнулась. Ситуация мне казалась до жути комичной. Я похлопала ему по плечу, и не позволяя ему расправиться, шепнула тихо, на ухо, будто я змея, которая шипит ему:
— Никакая твоя физическая боль не сравниться с той, что причинил мне ты два года назад. Делай что хочешь, но все это сделает меня еще сильнее.
Я отпустила его и, предварительно обтерев об него ладони и брезгливо сморщившись, удалилась.
Господи, что же я сделала.
Андрей
Я смотрел на то, что происходит на улице. Как Альберт дал пощечину Еве. И как Ева вытерла руки об его рубашку, презрительно сморщив нос.
И у меня было дикое желание вмешаться. После того, как этот ублюдок ударил ее, я хотел выбежать на улицу и избить его до потери пульса. Чтобы у него был сломан нос, чтобы он молил о пощаде. Или молил убить его.
Но обещал Еве не выходить. Обещал, что дам ей возможность самой со всем справиться.
Только вот это ей не поможет. Я знаю, что ей будет плохо. Она будет умирать в кровати от душевных терзаний.
И я не знал, что мне сделать для нее.
Как только она обратно зашла в помещение, то сразу столкнулась со мной. Ева лишь посмотрела на меня беспомощным, пустым взглядом и сразу пошла в бар.
Она будет пить. Пить до потери сознания, до того момента, пока не будет осознавать, где она находится.
Я пошел за ней. Увидел, как она влила в себя несколько стопок водки, и попытался остановить. Но ничего не вышло. Она знала, что делала.
Я вернулся к окну. Там все еще стоял Альберт и выплевывал кровь.
И я решил выйти на улицу.
— Ну здравствуй, Альберт. Кажется, мы не поговорили?
Парень поднял глаза и недобро окинул меня взглядом.
— Лучше не трогай меня, Андрей, твоя дура уже успела мне наговорить лестных слов.
Я звонко хмыкнул.
Она еще мало с тобой поговорила. Сейчас будет вторая часть разговора.
— А мне кажется, она не все сказала, и я бы мог шепнуть тебе еще больше милых слов, да, мой бывший лучший друг? — Злость зазвенела в голосе, кулак задрожал, и поэтому случайно соскочил и заехал Альберту прямо в нос.
Я услышал лишь громкий стон, и увидел, как парень прижал ладонь носу. По шее медленно стекала кровь.
Вот оказывается, что чувствовала Ева. Чертово превосходство над ним.
— Извини, Альберт. Я пойду послежу за Евой, а то она в таком состоянии может еще кому-нибудь сказать пару лестных слов. — Я взял его за рубашку. Альберт поднял глаза, и в нем сияла затравленность. — Пока, придурок. И не смей больше в этой жизни появляться.
Если я покажу тебе свою тьму внутри
Будешь ли ты и дальше смотреть на меня как на солнце?
Ева
После Хэллоуина я резко изолировалась ото всех.
Я сидела в квартире в полном одиночестве.
Не брала телефон, не читала книги, не готовила, ни с кем не разговаривала. Лишь лежала на кровати, иногда закутываясь в одеяло и выпутываясь обратно. Я ложилась на кровать и поднималась на ней бесконечное количество раз. Находилась в прострации.
Я даже не курила слишком часто. Если бы я бросала курить, это было бы для меня большим прогрессом.
Рядом со мной лежали записная книга и ручка. И в другое время, я бы пыталась там что-то писать, описывать свои эмоции, чувства от прошедшего дня. Но сегодня не могла написать там ни строчки. Мысли просто не шли. Внутри была подозрительная пустота.
Лишь на одной из страниц красовались несколько строчек.
Самопознание через самоуничтожение.
Твердила она без конца,
И сжав руки под темной вуалью,
Дожидалась смерти жнеца.
Она рассуждала, смотря мне в глаза,
О смерти, любви и миноре,
Но потом лишь раскрыла уста,
И погрузилась в печальное горе.
Кто он? Зачем он нужен ей?
Повторяла она без конца.
Пока не испила морфия чашу,
Осушив ее до дна.
Меня буквально всю переполняло.
Я где-то читала, что это первая стадия депрессии. Когда внутри тебя бесконечно мельтешат мысли, но когда у тебя что-то спрашивают, то ты отвечаешь апатично и односложно.
Возможно, со стороны, я так и выглядела.
Мне даже не хотелось смотреть на собственное отражение в зеркале. Наверняка там на щеке лопнули капилляры, поэтому зрелище было не из приятных. Единственное, что я сделала после Хэллоуина, так это перевязала руку. Иногда она отдавалась резкой и ноющей болью. Приходилось пить обезболивающие.
Как бы я ни старалась отмести мысли обо всем, что происходит вокруг меня, я не могла.
Я пыталась переварить то, что было в коттедже, пыталась осознать, что я ударила два раза Альберта. Что я отомстила ему.
Я зашла обратно в коттедж, оставив Альберта плеваться кровью на брусчатку. Ярость никуда не делась. Только теперь она готова была выйти наружу заново. Кулаки то и дело чесались.
Передо мною вырос Андрей. Мне не хотелось на него смотреть, ведь наверняка бы увидела в его глазах. Осуждение, разочарование.
У меня не было никакого желания с ним говорить. Не было желания оправдываться, кричать и так далее. Несмотря на вулкан в моей душе, где-то в глубине я не хотела ему причинить боль.
Поэтому я просто обошла его и направилась к бару.
Не сдержала обещание, данное самой себе. Не пить.
Я заказала стопку водки и влила ее в себя. Горло обожгло, внутри стало невыносимо горячо, но я даже не сморщилась.
— Ева…
— Не сейчас, Андрей. — Я помедлила. Его голос начал меня успокаивать, но я понимала, что не должна искать в нем своего спасения. Меня никто не спасет, только я сама себя. Как многое время до этого. — Прости.
Я махнула рукой бармену, чтобы он повторил, выпила вторую стопку и пошла на танцпол. Алкоголь ударил в голову и позволил мне закружить себя в громкой развязной музыке.
Не помню, как я оказалась дома, но проснулась я на следующий день в собственной квартире, а не в коттедже. И с сильнейшей головной болью. Только боль
