– И что?
– У него были поклонницы. И поклонники.
– И что?
– Он мог заразиться от кого-нибудь.
– Летти, ты тогда выбери вариант ответа, наиболее удобный тебе. Ведь, чтобы я сейчас ни сказал, ты до конца не поверишь.
– Не знаю.
– А какая сейчас разница? Умирает твой муж. Он любил тебя. Ты любила его. И прожили вы прекрасное время. А самое главное, вы скоро расстанетесь и никакие слова друг другу уже не скажете. Этого ли не достаточно, чтобы просто верить в то, во что надо верить?
Летти замолчала, она пила вино, но не пьянела. Только ночь становилась все теплее и теплее.
Дик умер в июне тысяча девятьсот девяносто восьмого года.
– Лето. Как же я люблю лето! Много солнца, ветра, воды, – улыбнулась Летти.
Они сидели рядом с Диком на террасе и наблюдали за прибоем. День действительно был прекрасный. Уже отгремели грозы, отшумели дожди, такие неизбежные в конце мая – начале июня. Уже в полдень бывала жара, а вечера и ночи стали по-настоящему теплыми.
– Как ты думаешь, если завтра на яхте сходить в порт? Погоду обещают хорошую, ясную. Откроем сезон, а?
Летти замолчала. Дику вряд ли под силу было такое путешествие, но она упрямо вслух планировала все, что раньше было привычным и обыденным. Тем самым поддерживая в нем веру в то, что, несмотря на болезнь, жизнь может остаться прежней. Когда у Дика были еще силы, он начинал спорить, доказывая, что нет ничего глупее пустых надежд. Но чем ближе был конец, тем охотнее он верил в чудо. Летти смотрела на океан и ждала, что ответит муж. Она знала – Дик слаб, что ему с трудом дается каждое движение и слово. Но она не обижала его – она не показывала, что знает про его немощь. Это было смешно, наивно и даже по-дурацки, но она не могла заставить себя превратить его в полную развалину.
Дик молчал, она ждала, а потом догадалась посмотреть на его лицо. «Дик, мой любимый Дик!» – охнула она и уткнулась лицом в его плечо.
Похоронами занимались Стив Майлз, профсоюз театральных актеров, Гильдия киноактеров. О Дике заговорили все газеты, на телевидении без конца шли передачи с его участием, фильмы и спектакли. Летти на все смотрела сквозь слезы. Она знала, что все так закончится, она знала, что закончится быстро, но она не могла предполагать, что ей будет так тяжело. Одиночество, которое приходит потом, спустя некоторое время после смерти близкого человека, настигло ее сразу. И осталось с ней, казалось, навсегда.
– Мистер Чемниз передал мне письмо. Оно должны быть вскрыто только через три года, а потому будет храниться у меня. – Адвокат встретился с ней вскоре после похорон. – Что же касается завещания – все принадлежит вам. За исключением некоторых сумм, перечисляемых на сторонние счета.
– Хорошо, – кивнула Летти. Она не интересовалась этими вопросами. Во-первых, когда-то они с Диком уже их обсудили. А во-вторых, деньги, конечно, играли в ее жизни определенную роль, но думать о них сейчас не получалось. Адвокат понял ее состояние:
– Не волнуйтесь, я буду вести ваши дела точно так же аккуратно, как вел дела Ричарда Чемниза. Если вам что-нибудь понадобится, звоните в любое время.
Этим разговором была подытожена вся вереница скорбных дел. Теперь Летти оставалась один на один с новой жизнью.
В их доме было так же солнечно и гулко. Так же свет преломлялся в стекле, так же качались сосны на дюнах. Только в доме никого, кроме Летти, не было. И эта пустота имела совершенно другое свойство – это была пустота как итог. «И что же делать? Понятно, что работать. И заниматься какими-нибудь общественными делами. И благотворительностью. А еще научиться вязать», – думала Летти. Она и не представляла, что Дик занимал так много места в ее жизни. Не представляла, что Дик, который чаще отсутствовал, чем был дома, вбирал в себя всю эту пустоту. Словно был всегда рядом, напротив, рука об руку.
– Мадам Чемниз, вы не могли бы прочесть курс лекций в нашем университете? – звонок раздался неожиданно.
– На тему?
– О кино, о творчестве вашего мужа, о фильмах, в которых он сыграл. И особенно о «Докторе Живаго». Мы слышали, что у вас русские корни, наверное, вы в какой-то степени повлияли на трактовку образа?
Летти задумалась. Она была одна, свободна и ничем не занята. Предложение было великолепным: можно было сменить обстановку – уехать на запад страны, жить в оживленном студенческом городке среди молодых людей, которые могли подпитать ее своей энергетикой. Предложение было отличным еще и потому, что это была дань памяти Дику. Дань памяти его работам, его творчеству. Предложение было отличным, потому что она наконец покинет этот стеклянный дом. Дом любимый, но сейчас давящий своей звенящей пустотой.
– Спасибо, но я вынуждена отказаться. Может быть, когда-нибудь в другое время. Чуть позже. Вы понимаете меня, надеюсь?
На другом конце сочувственно поддакнули. Потом выразили сожаление по поводу отказа и надежду на будущее сотрудничество. Летти положила трубку. Все же она поступила правильно. Ей предстояло пережить этот год, этот первый год без Дика, ей предстояло похоронить, теперь уже мысленно, все то, что могло омрачить память о прошлом, ей предстояло разобраться в себе, в своих чувствах. В конце концов, ей предстояло вернуться к работе, к скульптуре. Летти посмотрела на маленькую статуэтку, которую она сделала когда-то давно: «Я должна вернуться к работе. И у меня есть цель – памятник Дику». Она вздохнула и вышла на террасу.
В тот день опять обещали шторм. Неделю службы перестраховывались – вечером объявляли уровень повышенной опасности, а наутро всех встречало ясное небо и солнце. «Сегодня не ошибутся. Небо вон какое беспокойное!» – Летти пила чай, поглядывая в окно. Она встала рано, сделала зарядку, обошла идеально убранный дом и навела еще больший порядок. Один глоток чая, и она будет на берегу. Несколько километров быстрой ходьбы каждый день спасали ее от бессонницы и снотворного.
Летти нацепила куртку, кепку и вышла из дома. Ветер уже был сильным, ноги утопали в песке – его переносило с места на место, словно барханы. Летти решила, что несколько километров при таком сопротивлении будет многовато, и свернула в дюны. Сосны здесь уже были большими, молодая поросль торчала свечками в белом песке. Летти уже было ступила на дорожку, как услышала тихий звук. Звук был похож на птичий говор, только вот больно низкий тембр. Летти остановилась, прислушалась, потом сделал шаг в сторону кустов. Она раздвинула ветки и увидела щенка. Щенок был огромным. Летти даже удивилась, что не заметила его сразу. Толстая мохнатая попа придавила молодую сосенку, сосенка ответила уколом многочисленных иголок. Впрочем, щенок это не чувствовал. Он сидел, словно панда, и что-то бормотал себе под темный мокрый нос.
