— Давай, Пейдж. Еще несколько метров! — кричал Райли.
Последний отрезок пути оказался самым крутым. Она действительно не думала, что справится. Глаза щипал пот, заливающий их. Пот был вызван страхом или усталостью, она этого не знала. Дорога извивалась, велосипед качался под ней, она так вцепилась в руль, что руки сводила судорога.
— Ты почти у цели, Пейдж. Давай!
Ее сердце бешено колотилось в груди, но она заставляла ноги работать. Наконец, выкатилась на плоскую поверхность.
— Езжай, Пейдж, не останавливайся, сделай кружок, — настаивал Райли.
Она хотела слезть с велосипеда, но послушалась, иначе сердце не успокоится, не перестанет бешено колотиться. Пейдж знала это по занятиям в тренажерном зале. Она сделала широкий круг, и наконец дыхание выровнялось, сердце билось в обычном ритме.
Восхищенная улыбка Райли явилась ей наградой. Она не могла не улыбаться в ответ. Он бросил велосипед на землю, протянул к ней руки, Пейдж мигом соскользнула со своего велосипеда и шагнула к нему.
Она обвила руками его шею.
— Я смогла, — сказала она, переполненная радостью, какую прежде не испытывала.
Он обнял ее так крепко, как если бы не собирался никогда отпускать. Они оба были разгоряченными и потными, шлемы соприкоснулись с глухим звуком, когда Райли нагнулся поцеловать ее. Он сделал это так страстно, так возбуждающе. В этом поцелуе соединилось столько всего — победа, успех, свобода, изумление — все то, что казалось недосягаемым для нее. И он заставил ее это почувствовать.
Райли потянулся к ней, расстегнул шлем, снял с ее головы.
— Ты удивительная, — проговорил он.
— Я растрепанная. — Пейдж провела рукой по спутавшимся волосам и рассмеялась. — Но меня это не волнует.
— Меня тоже. — Он снял свой шлем и бросил оба на землю.
— Теперь давай сделаем это как следует.
Они потянулись друг к другу, их губы встретились на полпути. Пейдж обняла его за талию, прижалась грудью к его груди, ее язык проник к нему в рот и вел себя требовательно, настойчиво. Она и не подозревала, что ее язык такой умелый. Сегодня настоящий день открытий.
Гудок автомобиля вспугнул их, машина объехала парочку и устремилась на следующий холм.
Пейдж знала, что должна чувствовать себя неловко — как она ведет себя в общественном месте? Но ей было весело, смех поднимался откуда-то из глубины. Она хохотала и не могла остановиться, тем самым заразила Райли. Он тоже смеялся как ненормальный.
— Стоп, — сказала Пейдж, почувствовав боль в боку. Она отвернулась от него. — Если я буду смотреть на тебя, то уже не остановлюсь.
— Это даже хорошо.
Она обернулась.
— Хорошо? Потому что ты хорош для меня.
Он перестал смеяться. Выражение лица изменилось, словно облако закрыло солнце.
— Пейдж…
— Ничего не говори. — Она подняла руку. — Это важный момент. Давай просто оставим все как есть.
— Я знал, что ты могла въехать на этот холм.
— Ты верил в меня больше, чем я сама. Ты раньше поднимался сюда на велосипеде?
— Несколько раз.
— Каждый день?
— Три или четыре раза в неделю, — признался Райли. — Но не только на этот холм. В этом городе есть холмы повыше.
Интересно, о каких холмах он говорит. Она сомневалась, что он скажет ей, даже если спросить. Вместо этого она посмотрела вниз, туда, откуда они приехали.
— Я смогла, — повторила она уже сказанную фразу.
— Да, у тебя получилось. Готова взять следующую высоту?
— Ни в коем случае.
— Ты уже говорила это раньше, — напомнил Райли.
— Может быть, в другой раз.
Он задумчиво посмотрел на нее, потом кивнул.
— Может быть, в другой раз. Ты готова к самой приятной части пути?
— Спускаемся?
— Точно. Ты заслужила удовольствие. Тебе понравится.
Пейдж снова надела шлем и села на велосипед. На мгновение стало страшно из-за крутизны спуска, но она прогнала его. Сегодня особенный день — ни шагу назад. Только вперед.
Она катилась вниз по склону, ветер дул в лицо, слезы выступали на глазах. Пейдж не собиралась лгать себе — не ветер заставляет ее плакать, а чувства, которые наконец прорвались наружу. И странное дело — она даже не понимала, какими усилиями держала их в себе до сих пор.
— Как дела? — спросил Райли, остановившись рядом с ней внизу.
— Здорово, но это не самая лучшая часть, — призналась она. — Самая лучшая — последние несколько футов к вершине холма.
Его глаза ярко вспыхнули. Их взгляды скрестились — они хорошо понимали друг друга.
— А ты чувствовал то же самое? — спросила Пейдж.
— Как обычно, — признался он. — Но сегодня самая лучшая часть — когда я целовал тебя, а ты отвечала мне.
Она улыбнулась ему.
— Мне неприятно прерывать тебя, Райли, но ты мог бы получить этот поцелуй час назад, когда мы стояли в гараже.
Он рассмеялся.
— Теперь говори.
— Вернемся обратно в твою квартиру.
— Чувствуешь себя дерзкой?
— Абсолютно. И мне это нравится!
Пейдж оседлала велосипед и поехала обратно, туда, откуда они начали путь. Неважно, опередит она Райли или нет. Она уже выиграла самую большую битву, происходившую внутри нее.
Днем в субботу Алиса взбежала по лестнице к квартире матери и постучала в дверь. Ожидая, когда ей отворят, поймала себя на том, что стоит и глупо улыбается. И не в первый раз после того, как вышла из квартиры Бена накануне вечером. Она хорошо провела с ним время, лучше, чем ожидала. Алиса убедилась, что этот парень не растерял того, что ей нравилось в нем и раньше: интеллект, чувство юмора, способность читать ее мысли, умение заставить ее воспринимать жизнь чуть менее серьезно.
Если бы только он не был китайцем или, по крайней мере, если бы он не жил в Китайском квартале и не был так тесно связан с этим сообществом, может быть, тогда она отнеслась бы к нему как мужчине, с которым можно встречаться. Но… Алиса оглянулась через плечо, понимая, насколько близко отсюда живет Бен — всего в трех коротких кварталах. Недостаточно далеко.
Ее мать наконец открыла дверь.
— С тобой все в порядке? — спросила Жасмин, оглядывая ее с головы до ног, словно проверяла — нет ли у дочери ушибов или переломов.
— Я в порядке. А почему ты спрашиваешь?
— Я названиваю тебе со вчерашнего дня. Почему ты не перезвонила мне?
— У меня не было возможности, — солгала Алиса. Она могла позвонить сто раз, но не сделала этого, вовлеченная в события — пропажа дракона, проблемы матери, внезапное обретение отца и сестры. — Что случилось? — спросила она, заметив глубокие морщины, прорезавшие лоб матери. — Ты расстроена? Почему?
