– Это животное все еще в квартире? – язвительно поинтересовался домовладелец, не соизволив даже сказать «доброе утро».
– Если вы имеете в виду моего мужа, хочу напомнить – то, чем мы занимаемся в своей спальне, вас не касается.
Данн побагровел.
– Я говорил о собаке.
– Пойдемте со мной, кажется, вас следует поучить вести дела. – София спустилась вместе с домовладельцем на один пролет по лестнице и обратила его внимание на перегоревшую лампочку, не преминув объяснить, что именно плохое освещение послужило причиной печального происшествия с миссис Таунсенд.
Спустя несколько минут политика мистера Данна по отношению к домашним животным (правда, весом не более двадцати пяти фунтов) в корне изменилась. София также заручилась обещанием мистера Данна, что следующая квартира, которая освободится, достанется Мелиссе, что в ванной миссис Таунсенд установят поручни, а вопрос о «рыночной цене» на квартиру подниматься не будет.
Ведя переговоры с домовладельцем, София заметила, что у нее появилась новая привычка – во время разговора помахивать рукой с кольцом, как бы говоря: «Взгляните на мои драгоценности, разве они не прекрасны?» Она решила, что нужно следить за собой, поскольку эта манера может раздражать ее собеседников.
* * *
Стоило ей пересечь границу торгового зала, как она услышала злобное шипение Клер:
– Спасибо, что почтили нас своим присутствием, принцесса.
София вздохнула:
– Прошу прощения, мне пришлось помочь одной старушке.
– Как интересно. А я тут помогала твоим клиентам.
София решила пропустить шпильку мимо ушей. Клер принадлежала к породе людей, которые, даже выиграв миллион долларов, первым делом стали бы жаловаться на налоги. Если огрызаться, это только поощряет их продолжать в том же духе.
Рикки пришел на работу на целый час раньше.
– Представляешь, мы можем изготовить флакончик лака для ногтей меньше чем за доллар! А потом продадим его за двадцать! Теперь я представляю, как чувствуют себя наркобароны.
София повернулась к другу и небрежным жестом уронила руку. Рикки заметил кольцо.
– Матерь Божья! Ты ограбила жену миллионера?
София растопырила пальцы, в тысячный раз за утро проверяя, хорошо ли оно сидит.
– Бен подарил это мне прошлой ночью.
Рикки довольно похоже скопировал голос популярной телеведущей, известной своим грубоватым юмором:
– Дорогая, я думала, он давал это тебе каждую ночь.
София довольно улыбнулась.
– У меня самый удивительный муж на свете.
– Не говоря уже о потрясающем лаке для ногтей.
– Цвет называется «Голубая грусть Жаклин».
Рикки поморщился.
– Идет наш надсмотрщик. Наверное, нам пора обратить немножко внимания на клиентов.
София повернула голову. Так и есть, в их сторону направлялся Говард Берренджер. Увидев это, она поспешно подошла к покупательницам: мамаше и ее дочке, вызывающе одетой девице лет четырнадцати.
– Тэффи нужен новый макияж, – сказала дама.
– Не только! – фыркнула девица. – Мне много чего нужно.
«Правило для будущего родителя номер два: быть достаточно богатым, чтобы иметь возможность отправить детей в закрытую швейцарскую школу и таким образом ограничить контакты с ребенком в самый трудный подростковый период».
– Хочу вот это, – потребовала Тэффи, указывая на руку Софии.
Мать пожала плечами и нервно улыбнулась.
– Сомневаюсь, что кольцо этой леди продается.
– Черт, да не кольцо! Оно больно яркое, я буду в нем похожа на переодетого голубого. Я говорила про лак. Обалденный цвет, такого нет ни у кого в школе.
София испытывала одновременно и возмущение (что эта избалованная девчонка понимает в драгоценностях?!), и восторг (маленькая модница оценила ее лак для ногтей). Но поблизости очень некстати торчал Говард Берренджер, он остановился посмотреть и, по обыкновению, прочесть внеплановую нотацию за неподобающий уровень обслуживания. Он со всеми так держался.
– В вашем отделе продается такой лак? – спросила мать.
– Нет, но… – начала София.
– Где вы его взяли? – визгливо спросила Тэффи. – Я хочу купить все цвета.
– Тэффи, не капризничай, – попыталась урезонить ее мать. – Мы попробуем один цвет и посмотрим, как он тебе подойдет.
– Черт! Я знаю, что делаю! Как будто папа только что не продал Интернет-компанию за пятьдесят миллионов! Я хочу все цвета!
София решила сказать правду, хотя бы только для того, чтобы спасти мамашу от дальнейших нападок.
– На самом деле я изготовила этот лак сама. Я открываю свою собственную фирму.
Говард Берренджер застыл как изваяние.
– На кой черт мне знать вашу биографию? – брякнула Тэффи. – Лучше скажите, сколько у вас есть оттенков.
«Правило номер три: еще раз хорошенько подумать, стоит ли вообще заводить детей».
– Пока только один этот. – Софию охватило ни с чем не сравнимое чувство гордости за собственное достижение. – Он называется «Голубая грусть Жаклин».
– Почем?
София замялась. Ко бизнес надо или развивать, или не начинать вовсе. И она решилась, несмотря на то что поблизости маячил Говард.
– Двадцать долларов.
– Я хочу взять десять флаконов для всех моих подруг.
София получила первый в жизни заказ! От возбуждения по спине побежали мурашки.
– Приходите завтра, я принесу лак.
Она проводила взглядом мамашу с дочкой и только потом спохватилась, что так и не предложила им ничего из продукции «Аспен косметикс». К тому же она нарушила запрет на торговлю продукцией, не входящей в ассортимент «Берренджерз». И то и другое каралось увольнением.
Говард с каменным лицом подошел ближе и стал молча разглядывать ее руки.
– Красивое кольцо, – заметил он.
– Я недавно вышла замуж.
София робко улыбнулась, не сомневаясь, что работает в магазине последний день.
– Поздравляю. – Берренджер поднял глаза и посмотрел ей в лицо. – Я стал свидетелем весьма интересной сделки.
София глубоко вздохнула.
– Извините. Я знаю, что уволена.
– О, я бы вас точно уволил, если бы вы продали этой девчонке один флакон. Но вы продали десять, а это подсказывает мне, что из вашей «Жаклин» может что-то получиться. Доставьте к концу недели двести флаконов лака.
Софии стоило немалого труда сохранить спокойствие. Неужели она не ослышалась? Ей показалось, или Говард Берренджер действительно только что разместил первый оптовый заказ на продукцию «Жаклин»?
– Плачу по восемь долларов за штуку.
– По девять, – твердо сказала София. Пусть она взволнована, но она же не дура.
* * *
