Она может заболеть. Этого нельзя допустить.
– Ксюша! – ору на всю улицу. Услышит не только она. Услышат все соседи. Из окон общаги, наверное, уже выглядывают любопытные рожи. Я их не вижу, но затылком ощущаю присутствие. Да, слишком много зрителей в театре моей жизни. Не этого ли я всегда хотел? Чтобы меня узнавали, чтобы презирали или восхищались. Слава – тяжкое бремя. Но без неё я совсем пустой. И тому, кто это понимает, – честь и хвала!
Музыка лирическая вдруг в память врезалась. И слова – знакомые со школьной скамьи. Сергей Есенин – любимый мной поэт. Знал ли он, что эти строки будут мне посвящены?
«Золотые, далёкие дали!
Все сжигает житейская мреть.
И похабничал я и скандалил
Для того чтобы ярче гореть». [7]
Ох, как же точно!.. И слово в слово – мой мир и вся моя жизнь. Такие горят и сгорают. Но я этого не позволю. Я свой огонь не погашу.
– Ксюша, где ты?
Я не кричу. Я сказал это вслух, но мог бы и промолчать. Если она решила уйти, я не стану удерживать. Зачем мне это нужно? Она сбежала, потому что мне не верит. Я ничего ей не собираюсь доказывать. Пусть она думает, как хочет. Если ей проще думать, что Пашка самый последний негодяй и готов предать её при первой возможности, – пускай! К чему оправдываться?
В кармане пальто лежит телефон. Кто-то пытается меня вызвать. Нутром чую: это моя бывшая жена.
Бывшая жена!
– Привет, любимая! – весело говорю я. – Ты успела соскучиться по мне?
– Паш… – голос надтреснутый. В самом деле?
Я продолжаю стёб. Надо играть роль до конца.
– Милая, а ты уверена, что не ошиблась номером? Может, тебе нужен Серёжа? Не его ли имя ты шептала во сне?
– Паш, нам надо поговорить…
– Да говорили уже много раз. Сейчас о чём? Что ты мне скажешь нового, чего я пока не знаю?
– Паш, я плохо себя чувствую…
– Сожалею. А где Серёжа? Почему его нет рядом с любимой женщиной?
Она вздыхает. Тяжело. Хочет что-то сказать. Наверное, слова подбирает. Мне ничего от неё не нужно – ни прощений, ни оправданий. Я видел всё своими глазами.
– Это не то, что ты подумал, – говорит она дежурную фразу.
– Откуда ты знаешь, что я подумал? И что ты вообще обо мне знаешь?
– Паш, приезжай. Это очень серьёзно.
– Правда? А я думал, что нет. Небольшая комедия местного значения. Кстати, родители твои знают, с кем ты трахаешься на досуге, устав от семейной жизни?
– Причём здесь родители?
– Ну, да. Папочка с ума сошёл бы. Хотя, может, он, наоборот, был бы рад такой выгодной партии. Сережа твой из той же элиты, что и ты. Ты с ним давно сношаешься?
– Сазонов!
– Я-то Сазонов. Как был, так и остался. А вот тебя как называть после всего этого? Не подскажешь?
Она всхлипывает. Притворяется, как пить дать.
– Он обещал устроить меня на хорошую должность.
– О! – это уже интересно. – И каким местом, позволь спросить, ты собиралась заработать эту должность?
– Ты мне грубишь!
Она ещё возмущается?
– Нет, дорогая, грубишь только ты. И сама этого не замечаешь. Потому что такие, как я, для тебя – пыль под сапогами. Зачем ты только замуж за меня вышла? Что, твой хахаль не брал?
– Он женат, – убитым голосом отвечает она.
– Женат? Хорошее дело. Значит, ты ему не так нужна, раз он до сих пор не развёлся.
Зло беспощадно. А месть горькая на вкус. Я не могу и не хочу её жалеть. Она убила меня, уничтожила.
Не прощу!
– Паш…
Всё бесполезно, я не слышу её просьб.
– Последний вопрос: от кого ты ждёшь ребёнка? От этого козла с золотой бородой?
Она даже могла не отвечать. Я сам всё понял. Просто почувствовал в один миг, что всё именно так. Меня там нет вообще. И никогда не было. Горько, блин, горько!..
– Зачем ты вынудила меня жениться на тебе? Чтобы срам прикрыть? Чтобы в обществе никто не тыкал в тебя пальцем, называя шалавой? Отвечай!
Я сейчас взорвусь. Мозг кипит, голова трещит. Но я добьюсь от неё этого последнего слова.
– Паш, а что мне было делать? Ты был рядом. Ты любил меня.
– Не любил.
– Это ты сейчас так говоришь. Но я видела другое.
Самодовольная сука! Она решила: я за ней пойду хоть на край света. Ошибаешься, милая. Ты пойдёшь туда одна.
– Паш, через пару дней ты остынешь и вернёшься ко мне, – как о деле решённом говорит та, что решила окончательно сломать мне жизнь. – Тогда мы спокойно поговорим. Я всё тебе объясню.
– Не дождёшься! – стиснув зубы, говорю я.
– Такое уже было, – настаивает Милада. – Я знаю, ты придёшь.
– Не дождёшься!
На этом разговор окончен. На сегодня мне хватит. Сбрасываю вызов и убираю телефон обратно в карман. Разбивать его на этот раз я не собираюсь. Слишком дорогая роскошь для такого пустяка. Подумаешь, нервы!..
А деньги мне сейчас понадобятся. Потому что с работой придётся завязать. И этому обстоятельству я рад. Скинуть рабские цепи! Ха-ха, да это же красота! Я ли не об этом мечтал?
Хочется ржать и хочется плакать. Упасть на снег лицом вниз, а потом перевернуться на спину и долго-долго смотреть на звёзды. И холода не чувствовать. И дышать морозным воздухом. Так – вечность.
Но замёрзнуть может она. Глупышка выбежала на улицу совсем раздетая. Испугалась меня, что ли? Да чего во мне можно бояться? Я хулиган, но не злодей. Могу наворотить чего угодно, а потом сам же разгребать. Но ей боли причинять не стану. Я слишком устал… Слишком…
Прислоняюсь к высокой каменной ограде. Это у нас напротив общежития здание бывшего интерната. Сейчас там гимназия. А рядом – музыкальное училище. Вообще, почти вся улица, если пройтись вдоль, сплошь – учебные заведения. Выбирай любое. А за гимназией ступени, и ведут они вниз к реке через частный сектор. Ей некуда больше бежать. И она не могла уйти далеко. На улице я бы её сразу нашёл. Фонари хорошо светят. А там внизу ни черта не видно. Значит, туда мне и надо!
Быстро сбегаю вниз. Дороги вообще не чищены. Сугробы намело за эти почти полтора месяца зимы. А возле покосившегося забора притаилась маленькая, в комочек сжавшаяся фигура. Я подхожу к ней близко, трогаю плечо – холодное. Потом убираю волосы, скрывающие лицо. Глаза такие огромные, что пригвождают меня к месту. Они способны испепелить. Или исцелить.
Что она сейчас
