никак не могу понять, они с Кешей пара или нет? Надо спросить при случае.
— Так что, в “Атмосферу”? — спрашивает Кеша.
— Да! — хором отвечаем мы с Медведем.
* * *
— У нас в одном крыле ремонт, — говорит Варлам. — Но второе работает. А терраса пока только для своих. Подниматься нужно на служебном лифте, идемте за мной.
Варлам ведет нас по коридорам, приводит к лифту, мы по частям грузимся и поднимамся наверх.
— Ух ты! Тут уже все готово! — восклицает Яна.
И мы все озираемся по сторонам. Низкие столики с уютными креслами и диванами расставлены полукругом, возле них стоят газовые уличные обогреватели, в которых мерцает пламя. На креслах разложены пледы, столы накрыты для настоящего пира, официанты как раз подносят горячее… Красота!
— Ну конечно, Зайка. Я же предупредил персонал. Давай усадим тебя в самое теплое и уютное место.
Он устраивает ее в кресле, укутывает двумя пледами и целует в нос, когда она говорит, что ей жарко.
— Тебе ни в коем случае нельзя простужаться.
— Я тоже хочу в самое теплое и уютное место, — шепчу я на ушко Михею.
Он смеется.
— Даже не сомневайся, самое уютное будет у тебя.
И он сооружает настоящее гнездо из пледов и подушек. Только не в кресле, а на диване. И сам садится рядом со мной. Вот это я понимаю — настоящий уют!
— Ты самая лучшая подушка, — шепчу я. — К тому же горячая.
— Нравится твое место?
— Очень!
Я смотрю на Соню — она сидит рядом с Носорогом. И он укутывает пледом ее ноги. Нет, ну точно, они пара! Хотя… почему тогда не обнимаются? Не держатся за руки? И не смотрят друг на друга влюбленными глазами? Как мы с Михеем. Или как Варлам с Яной.
* * *
За столом идет неторопливый разговор, то и дело раздаются вспышки смеха — парни упражняются в остроумии. Еда очень вкусная, обстановка нереально уютная: прохладный свежий воздух, теплые пледы, мерцание огня в обогревателях. И — звезды над головой.
Так хорошо… Я в объятиях Медведя. Рядом друзья.
Чего еще можно хотеть?
А, знаю. Например, можно хотеть в туалет.
Я начинаю возиться, выбираясь из теплого гнезда, свитого Михеем.
— Ты куда?
— В дамскую комнату.
— Я с тобой, — говорит он.
И не просто говорит, а произносит низким, сексуально охрипшим голосом.
— Серьезно? — переспрашиваю я.
А сама чувствую, как по позвоночнику бегают горячие мурашки от его обжигающего взгляда.
— Естественно. Провожу тебя. Вдруг заблудишься.
— Ты маньяк!
— Ты тоже!
— Я?
— Ты облизнула губы.
Да… Он считывает каждое мое движение. Ловит каждое желание. Ну а сейчас наши желания совпадают…
Михей отводит меня в туалет, который оказывается не так-то просто найти. Ждет за дверью. А, когда я появляюсь на пороге, набрасывается на меня с диким рычанием. Какие у него горячие губы. И жадные руки. И нетерпеливый железный удав…
— Можно пойти в кабинет к Варламу, — бормочет Медведь в перерывах между поцелуями. — У него там диван.
— Там открыто?
— Надо взять ключ.
— Ну вот еще, за ключом идти.
— Согласен. Не пойдем. Останемся здесь.
— В туалете мы еще этого не делали…
— Сделаем.
— Мишутка…
— Юленька…
— Ты мой уголовник, — шепчу я, задирая его футболку и царапая твердый, как стиральная доска, пресс.
— Нравятся мужчины с темным прошлым? — скалится Медведь.
— Да…
— Возбуждает тюремный запах?
— Очень… Пахнешь ты обалденно. Краской.
— Краской?
Он на секунду замирает.
— А, ну да, в здании же ремонт.
И мы снова набрасываемся друг на друга.
— Хочу чувствовать тебя везде… — шепчу я.
* * *
Мы возвращаемся, немного потрепанные, на ослабевших ногах, но с лоснящимися от счастья лицами. Идем по каким-то коридорам, куда-то сворачиваем, поднимаемся по лестнице.
— Кажется, мы свернули не туда, — Михей останавливается в начале коридора, где свалены стремянки, ведра с красками и прочая ремонтная дребедень.
— Похоже на то, — говорю я.
— Пойдем направо.
— Подожди!
Я дергаю его за руку, останавливаюсь. И зависаю. Просто стою, дышу. Михей смотрит на меня. Минуту, вторую…
А потом осторожно спрашивает:
— Котенок, ты что сейчас делаешь?
— Я?
А что я делаю?
Я стою у свежеокрашенной стены и нюхаю краску. А это значит…
А-а-а! Мамочки!!!
Михей
— Дыши, — говорю я то ли Юльке, то ли себе. — Главное, не забывай дышать.
— Я дышу… — лепечет она.
— Не краской!
И я тащу ее за руку прочь из этого вонючего коридора.
— Пойдем на улицу, — бормочет Юлька. — Тут так жарко!
— Точно, невыносимая жара!
Я сам весь вспотел. Аж футболка к спине прилипла.
Мы спускаемся на лифте. Выходим на улицу. Держась за руки, оба жадно хватаем ртами свежий прохладный воздух.
Я обнимаю Юльку. Сжимаю в ладонях ее лицо, заглядываю в огромные испуганные глаза. Чувствую, как трепыхается ее сердечко.
— Все хорошо! Ты слышишь меня?
— Да? — растерянно переспрашивает она. — Хорошо?
— Пойдем, — я тяну ее за руку.
— Куда?
— В аптеку.
Я сжимаю ее ладонь. Чувствую ее дрожь и трепет.
— Это может ничего не значить… — лепечет она, торопясь за мной.
— Скоро узнаем, — говорю я.
— Миша…
— Что, мой котенок?
— Мне страшно!
— А мне нет, — вру я.
На самом деле у меня тоже поджилки трясутся. Но, скорее, от неопределенности. Ненавижу такие ситуации, когда ничего точно не ясно. Когда знаешь, что и как, — можно действовать. А, когда только подозреваешь… У тебя скручивает живот и что-то трепыхается в груди.
* * *
Мы покупаем несколько тестов на беременность и возвращаемся в туалет. Юлька закрывается в кабинке.
— Эй! Я хочу присутствовать при таком знаменательном событии! — возмущаюсь я.
— Я не смогу при тебе, — раздается из-за двери.
И — тишина.
Я прислушиваюсь. Даже прикладываю ухо. Ничего. Минута, вторая, третья…
Дверь распахивается, едва не ударив меня по носу.
— Я не могу! — чуть ли не плачет Юлька.
— Не можешь?
— Я же только что пописала!
— Ну, значит, пойдем пить, — говорю я.
И мы возвращаемся на верхнюю террасу. Где развеселая компания празднует мое освобождение из ментовки.
Я смотрю на них всех удивленно. Что мы празднуем? Когда это было? Мне кажется, я расквасил рожу тому уроду несколько месяцев назад…
Юлька плюхается на диван, хватает бутылку с минералкой, жадно пьет. Сидит, прислушивается к себе. Наливает чай. Я тем временем ставлю перед ней стакан с соком. С апельсиновым. А потом еще один. С вишневым.
Она выпивает оба.
— Ну что? — спрашиваю я.
— Ничего.
Она снова наливает чай и смотрит на заполненную до краев кружку.
— Я больше не могу…
— Больше и не надо. Юленька, ты лопнешь. Теперь надо просто
