Она прервала меня.
– Это последняя роль, которую я попрошу кого-либо сыграть. После этого уже не будет нужды притворяться.
Отпустив занавески, я повернулась к ней.
– Не знаю, так ли это. Вы знаете, эти ваши секреты так и вылезают из всех углов. Я не только из-за того, что тетя Фрици вспоминает прошлое, тут и Кейт, и я играем какую-то роль.
Когда я села рядом с ней, она напряженно выпрямилась.
– Что ты имеешь в виду?
– Кейт прочла письмо моей матери к вам прежде, чем вы успели его уничтожить, так что ей известна вся история. А теперь она известна также и мне.
Я не могла не восхищаться тем, как Джулия Горэм после каждого нового удара оказывалась способной вновь собраться с силами. Ее живой, предприимчивый ум, всегда готовый к плетению интриг, уже примеривался к изменившейся ситуации, работал над тем, как оттолкнуться от нее, не отступиться от конечной цели.
– Значит, ты понимаешь, что Джеральда надо защитить любой ценой, – сказала она. – Силверхилл должен остаться в его надежных руках, а правду нельзя раскрыть ни при каких обстоятельствах. Если бы он узнал об обмане, который мы устроили, он бы возненавидел нас всех.
"А. как же Элден? – подумала я с недоумением. – Он-то что почувствует, если узнает об обмане? И как себя поведет?" Но мою бабушку редко интересовали жертвы ее интриг. Она была слишком ослеплена целями, к которым стремилась, чтобы волноваться о том, не пострадает ли кто-нибудь из-за средств, с помощью которых она намеревалась этих целей достигнуть. Элден по крайней мере мог сам за себя постоять, но был среди ее жертв человеком, совершенно неспособным себя защитить.
– А тебя Фрици? – сказала я. – Что вы скажете о тете Фрици, которая как-никак имеет права на своего собственного сына?
Мои слова ее явно шокировали.
Она наверняка давным-давно перестала смотреть на свою дочь как на личность, и то, что я сейчас никак не могла выбросить Фрици из головы, казалось моей бабушке вздором.
– Уэйн позаботится о том, чтобы Арвилле был обеспечен надлежащий уход, – сказала она. – Сейчас надо особенно с этим поторопиться, пока она не успела выложить все то, что вспомнила, или воображает, что вспомнила.
– Но почему? – спросила я. – К чему такая спешка? Тетя Фрици не знает, что сделали с ее ребенком, и я не думаю, что кто-нибудь пожелал ее об этом проинформировать. Разве что я. Но, если говорить об Уэйне, я просто не верю, что он окажется таким бессердечным, как вы утверждаете. Как только он вернется домой, я ему расскажу…
– Нечего будет рассказывать, – заявила бабушка Джулия. – Я сама уже все ему сказала. Вряд ли он пребывал в неведении относительно этого негодяя – своего папаши, хотя он и не знал все подробности, касающиеся Арвиллы. Теперь он знает о том, какую помощь оказал доктор Мартин, когда Арвилла вернулась домой беременная и надо было что-то предпринимать. Ведь отец Уэйна был обязан мне всем – я даже потратила деньги на хороших адвокатов, чтобы спасти его от тюрьмы, – так что, когда речь зашла об Арвилле, он сделал то, о чем я его просила.
Я сняла перстень с пальца и протянула его бабушке. Мне нестерпимо было ощущать его на своем пальце. Она отказывалась его взять, и тогда я бросила его на диванную подушку возле нее.
– Значит, ты приняла решение? – вызывающим тоном спросила она.
Отвращение к ней, даже к Уэйну – ко всему, что так или иначе было связано с Силверхиллом, прямо-таки душило меня, так что я не в силах была говорить.
– Ну что ж, – сказала она. – Выходит, в конце концов может пригодиться подкуп. Если я соглашусь оставить Арвиллу здесь, тогда ты мне поможешь? Если я изменю план Уэйна и позволю ей остаться здесь, среди ее птиц и цветов, тогда ты поможешь мне оказать давление на Джеральда?
– По-моему, вы просто чудовище! – вскричала я. – Я считаю, что вы полностью заслужили все те беды, которые сами же и обрушили на себя. Единственное, о чем приходится пожалеть, – так это о том, что вместе со своей собственной жизнью вы погубили столько чужих. Не думаю, чтобы дедушка Диа мог гордиться вами.
Она вдруг наклонилась вперед, обхватила себя руками, и я услышала ее сдавленный крик. "Еще одно представление, – подумала я, – еще одна хитрость, цель которой – подчинить меня своей воле". Я наблюдала за ней с полнейшим безразличием.
– Почему вы не могли оставить все как есть? – спросила я. – Почему вы никак не могли перестать всюду вмешиваться и предоставить событиям разворачиваться естественным путем? Я имею в виду Джеральда и Кейт и даже тетю Фрици. Я ее только что видела, и у меня сердце чуть не разорвалось от жалости. Она раскачивается взад-вперед и тихонько напевает колыбельную песенку.
Женщина рядом со мной усилием воли заставила себя выпрямиться.
– Я знаю, – сказала она. – Я тоже ее видела. Она теперь окончательно свихнулась. Если я позволю ей остаться, мне придется нанять медсестру, чтобы присматривать за ней и днем, и ночью. Но я пойду и на это, если ты поможешь мне, Малинда.
– А если нет?
– Тогда я буду действовать в одиночку. Я сумею достаточно убедительно разыграть спектакль, чтобы заставить их поверить в серьезность моих намерений. В мою пользу тот факт, что ни один из них не поверил ни на секунду твоим заверениям, будто ты ничего для себя не желаешь.
– Я полагаю, в этом деле, касающемся тети Фрици, вы и Уэйна подкупили?
Она, как видно, оправилась от спазма, вдруг охватившего ее, был ли он притворным или настоящим.
– Я попыталась. Я пригрозила предать огласке все, что творил его папаша, если он не поможет мне удалить отсюда Арвиллу.
– И поэтому он согласился? – спросила я с чувством глубокого внутреннего отвращения.
– Он согласился. Но не из-за того, что я что-то сказала. Так что нечего выглядеть так, будто тебя тошнит. О, мне понятно, какие чувства ты к нему испытываешь. У тебя есть для этого все основания. Мне бы хотелось, чтобы ты думала, что он сдался потому, что я его подкупила, – это укрепило бы мою позицию в отношении тебя. Но это не так. Уэйн – мужчина. Он такой же настоящий мужчина, каким был Диа в свои молодые годы, до того, как позволил мне силой заставлять его подчиняться моей воле. Так что теперь все зависит от тебя. Если только ты не захочешь мне помочь, Арвилла будет при первой же возможности отправлена в специальное заведение.
– Почему вы не могли подождать? – снова воскликнула я. – Почему вы не могли дать всем побольше времени для размышлений?
Она закрыла глаза, и я увидела на ее щеках щеточку тонких белых ресниц, которые на портрете были такими темными, густыми и длинными. Какой жестокой может быть старость, если только сквозь физический упадок не проявлялось с большей отчетливостью какое-то свойство характера. Я критически, без тени великодушия разглядывала ее и вдруг заметила, как в уголках ее глаз скопились слезы, скатившиеся затем по щекам. Нетерпеливым жестом она смахнула их.
