А собственная Рысина боль куда-то подевалась. Видно, все силы ушли на последние двадцать минут разговора. Она знала, что сейчас сможет запросто поговорить с Петром. Все то, из-за чего она неимоверно страдала, казалось давно прошедшим.
— Да, возьму, — ответила она Натке и сказала в телефон: — Алло!
— Ры! Наконец-то! Я уж чего только не передумал!
— Все в порядке у меня. Я просто очень занята. Я же все тебе написала: еду в горы, надо проконсультировать одну соотечественницу. Понимаешь? Помочь человеку.
— Все в порядке, Ры! Я просто очень соскучился. И мысли всякие полезли… Тебе никто не звонил?
— Ну, как никто? Кто-то звонил. А ты что? Ревнуешь?
Рыся поняла: Петр боялся, что Элеонора поделилась с его женой подробностями собственной интимной жизни.
— Наверное, пора начать ревновать, — со вздохом облегчения проговорил муж.
— Тогда, наверное, и мне пора? — не удержалась Рыся.
— Соскучился я по тебе ужасно, вот что.
— Ну давай, на связи, ладно? Я занята, правда.
— Целую тебя, Крошка Ры.
Муж всегда в минуты особой нежности называл ее так, переиначив Крошку Ру из «Винни Пуха» в единственную на всем-всем свете Крошку Ры…
— А теперь говори, — велела Натка. — Все говори, как обещала.
— Скажу, — кивнула Рыся. — С чего начать?
— Ты сказала, что знаешь, что со мной будет дальше. Ты сказала, что покажешь, что у тебя в руке.
— Тогда слушай. Ты сама выберешь свое дальше, Нат. Из целой кучи вариантов. Тебе не хотелось жить? Выдумки! Тебе не хотелось жить так, как сейчас у тебя выходит. Но это не значит, что надо не жить. Надо жить не так. Выбери трудное дело. Ну, я бы пересекла на яхте океан. В одиночку. Поплыла бы из Южной Африки по Атлантическому океану. Риск! Но так можно много понять про себя, про ценность жизни, про любовь…Ты бы рисковала каждую минуту. Но у тебя была бы цель. И ты добилась бы ее. А потом все женщины мира спрашивали бы тебя, как ты решилась и что поняла в путешествии. И ты написала бы книгу про свои вопросы к жизни и ее ответы.
— Я бы это сделала, — сказала Натка. — Только чтобы океан пересечь, надо уметь с яхтой обращаться.
— А этому учат. И у нас, в Питере, и во Франции, и в Англии. Все зависит от языка и денег за обучение.
— А потом? — спросила Натка.
Рыся поняла: ей хотелось узнать про любовь.
— Слушай стихи, — велела она.
Кому нужны мои стихи? —
Однажды задали вопрос.
Соленым чашам океанов,
Когда плывет по ним матрос.
…Я ящичек выдвину… там письмо
в старинном переплете,
Я бережно несу его… Читаю.
Шум уносит тишина, а там
Слова Любви открыты,
Слова и чьи-то имена.
Слова и чьи-то имена,
И сердце детское открыто…
И я перепишу письмо.
И ты, и ты, и наши дети,
И я перепишу письмо,
Вписав туда мгновенья эти [41].
— Поняла? — спросила Рыся. — Мы все должны переписать старинное письмо! И добавить что-то про себя… И у тебя так обязательно будет, я знаю. Просто поверь.
— Я тебе верю. И я даже поняла, что ты не сама по себе здесь оказалась. Может, ты и не знаешь. А я знаю. Сейчас поняла. Ты только что по телефону сказала, что в горы едешь, соотечественницу консультировать. Это ты к маме моей едешь. Я ей велела тебя найти и пригласить. Про центр твой знакомые много рассказывали.
— Подожди-ка, подожди-ка, стоп-стоп-стоп, — велела Рыся.
Она вдруг ясно увидела всю цепь неслучайностей последних своих жутких деньков.
Это что же получается?
Если бы она не заскучала по мужу, не пошла бы в мастерскую, не увидела бы Петра с Элеонорой, не взмолилась бы о том, чтоб с ним не встречаться хоть пару недель, не согласилась бы на предложение Ольги помочь богатой дамочке, не металась бы по Люцерну, стремясь заглушить боль, не сперла бы пуговицу из бутика, не пошла бы с ней, пуговицей, к озеру, желая утопить позор воровства, то Натка в живых бы не осталась?
Получается — и правда: «Что Бог ни делает, все к лучшему!» И еще… Еще получается, что, как ни крути, а в основе всего — и хорошего, и плохого — любовь.
— Сейчас я тебе расскажу, что у меня в руке, — торжественно объявила она Натке и разжала кулак.
Пуговица, выточенная из океанской раковины, наверняка знала много древних тайн. Сейчас, в свете ночных фонарей, она переливалась всеми лазурно-бирюзовыми оттенками сияющего под солнцем моря.
— На, возьми. Она тебя спасла. А я завтра с утра, пожалуй, забегу в тот магазинчик и куплю один симпатичный плащик. Ничего, что он без пуговицы. Подберу другую. И — вот что… Пока ты на курсы яхтсменов не поступила… Поедем-ка завтра к Ольге, подруге моей и мамы твоей. Она детьми особенными занимается. Ей помощники всегда нужны. Поработаешь? По-честному, без глупостей.
— Ага, — сказала Натка.
Она опять повернулась лицом к озеру и, достав что-то из сумки, швырнула это в воду.
Телефон, догадалась Рыся.
— Ну и зря, — не одобрила она. — Можно было просто симку выбросить. А ты весь телефон дорогущий.
— Нет, не зря. Там слова были. И фотографии. Не зря, — убежденно ответила Натка.
— И правда… Все к лучшему. Давай завтра сюда с булкой придем, а? Сегодня лебеди от нас одного страху натерпелись. Ждали вкусненького, а получили…
— Давай с булкой…
— И еще… Давай ты со мной пойдешь, в мой отель? Ну, чтоб не потеряться…
— Да мы, похоже, в одном отеле остановились… — заметила Натка. — Наберем на завтраке булок, там такие завтраки…
— Я бы и сейчас что-нибудь съела…
— И я бы…
— Давай в номер закажем…
Они шли рядом. Со стороны посмотреть: такие счастливые, благополучные, дружные, беззаботные….
И все у них — другим на зависть: лучше не бывает.
Ведь так?
Гельвеция — древнее название Швейцарии.
Имеется в виду строчка А.С.Пушкина: «Когда народы, распри позабыв, в единую семью объединятся».
Борис Пастернак. Ветер, 1953 г.
Речь идет о Джоне Ленноне (9 октября 1940 г. — 8 декабря 1980 г.) Он был застрелен пятью выстрелами в спину в арке своего дома в Нью-Йорке.
Андрей Платонов. Семен (рассказ из старинного времени).
Библия. Ветхий Завет. 1-я книга Царств 17:1-10.
