– Мам, ты завтра утром, пожалуйста, за Егором присмотри. Я за молоком в клинику съезжу. У нас молока только на утро осталось. Заодно машину заберу.
– Какую машину? – не поняла мать.
– Свою. Она у входа в клинику брошена. Ее, наверное, до сих пор «пасут». Сабурову спасибо, распорядился подогнать реанимобиль к запасному выходу, позади клиники. На нем мы с Егором и уехали.
– Люди меня поражают, Костя. Крутятся под ногами, лезут в личную жизнь, нагло, беззастенчиво, лезут, когда больно, когда нельзя. Так и хочется спросить: а вы, мои дорогие, как бы вы чувствовали себя, если бы в вашу жизнь так беспардонно лезли?
– Брось, мам. Какие это люди? Это папарацци. Им деньги платят. Они работают. Меня другое огорчает. Есть целые издания, есть огромная их читающая масса людей, для которых одинокий Обнаров, выходящий из клиники с ребенком на руках, гораздо интереснее, чем все, что этот же Обнаров делает в кино или в театре. Я начинаю задавать себе вопросы. Зачем я вообще что-то в кино и в театре делаю? Нужно ли это всерьез кому-то? Сегодня мне кажется, что нет. Видимо, либо во мне что-то не так, либо в этой жизни все с ног на голову… – он прервал себя, улыбнулся, скорчил смешную рожицу, погладил мать по руке. – Чего-то я разнылся. Давай поедим.
После ужина мать собрала со стола, помыла посуду, убрала в холодильник кастрюльки со съестным, немного повздыхала, смахнула непрошенную слезу и отправилась спать. Осторожно, чтобы не разбудить, она заглянула в комнату сына. Сына в комнате не было. Она с умилением посмотрела на спящего внука и, перекрестив ребенка, тихонько пошла в зал.
Дверь на балкон была приоткрыта. Марта Федоровна подошла ближе. Сын курил и разговаривал по телефону.
«…Представляешь, он воды совсем не боится. Я? Я понял, что я всего в этой жизни боюсь! – говорил Обнаров. – Ты бы видела, Таечка, как у меня дрожали руки и ноги! Мне за себя стыдно… – он замолчал, видимо, слушая, что ему говорила жена, потом с волнением в голосе сказал: – Ты держись там, мой милый ежонок. Мы с Егоркой очень ждем тебя. Ты нужна нам. Ты нужна мне. Я очень люблю тебя! – он опять слушал телефон, курил. – Через два дня я прилечу. Что? Конечно. Засыпай, родная моя. Я завтра позвоню. Спокойной ночи…»
Матери очень захотелось обнять сына, пожалеть, утешить. Поддавшись порыву, она даже шагнула к двери на балкон, но Обнаров уже говорил кому-то очень жестко в телефон:
«…Ты чего от меня, сука, прячешься? Я тебя, матрешку, весь день вызванивать должен? Я завтра заеду, и если ты, рыжая бесстыжая морда…»
Мать не стала слушать дальше, она тихонько, на цыпочках пошла в свою комнату. Марта Федоровна легла и долго прислушивалась к звукам в квартире. Наконец, она услышала как сын осторожно закрывает балкон, гасит свет в прихожей и идет в свою комнату.Долгий тревожный день закончился. Миром теперь правила ночь.
Дверь в святая святых, в кабинет генерального директора актерского агентства «Успех» бесцеремонно отворилась, и на пороге возник наглый визитер.
– Дверь закройте, немедленно! Подождите в приемной! – отнюдь не любезно предложила склонившаяся над бумагами секретарша.
– Карина, выйди! – повелительно сказал посетитель. – Поживей.
Секретарша обернулась, растерянно улыбнулась.
– Ой, здравствуйте. Константин Сергеевич. Извините, пожалуйста, я не узнала вас. А мы вот с Валерием Анатольевичем с финансовым отчетом за июль разбираемся.
– Выйди, я сказал.
Секретарша, наскоро собрав бумаги, удалилась.
– Вот ты и пришел… – неопределенно заключил Юдин.
– Это не я пришел, Валера. Это проблемы твои пришли.
Юдин поерзал в кресле, пошевелил бумагами на столе, потом из ящика стола достал связку ключей, выбрал один, самый маленький, вставил его в личину сейфа, после чего нажал четыре кнопки кодового замка и открыл дверцу. На стол, поближе к Обнарову, он положил перетянутые банковской упаковкой пачки денег.
– Здесь восемьсот тысяч. Мы в расчете.
– Прятался чего?
– А кому хочется долги отдавать? У тебя же как: сейчас загорелось, тут же забылось, уже не надо. Думал, через пару дней не вспомнишь. Думал, в следующий раз рассчитаемся.
– Не будет следующего раза, Валера. Я свою долю в нашем с тобой бизнесе продаю.
Юдин вдохнул, задержал дыхание, потом медленно шумно выдохнул.
– Присаживайся, Костя. Обсудим. Коньяк, виски?
– Кариночка, сделай мне зеленый чай, будь добра! – крикнул Обнаров секретарше – А что тут обсуждать, Валера? Можешь – покупай мою половину. Не можешь, я продам другому. Будет у тебя новый партнер. Этот партнер будет тянуть одеяло на себя и доставлять тебе массу головной боли.
– Нет-нет, погоди. Давай поговорим.
Юдин придвинул свой стул поближе.
– Костя, тебе плохо живется? Я заправляю всеми делами, ты приезжаешь только стричь бабки. Так-так-так… Я понял! Это что, наезд такой? Вроде как ты больший процент с доходов хочешь? Давай мы будем это обсуждать.
Обнаров посмотрел на очень серьезное и одновременно испуганное лицо Юдина и невольно улыбнулся.
– Ваш чай, Константин Сергеевич.
Секретарша поставила перед Обнаровым чашку чая и конфеты.
– Прости, Валера. На тебя, честное слово, смотреть больно.
– Так это что, был розыгрыш? Дурак ты, Обнаров, и уши у тебя холодные! От твоих шуточек у меня даже в горле пересохло
Юдин закашлялся, взял предназначенную Обнарову чашку чая и сделал большой глоток.
– Валерик, мне очень жаль, но я говорил абсолютно серьезно.
Обнаров пристально смотрел на компаньона.
– Костя, почему?
– Надоело! – Обнаров поднялся, прошелся по кабинету. – Валера, душа просит чего-то нового, неизведанного.
– То есть стабильные деньги твою душу уже не устраивают.
– Нет.
– Не передумаешь?
– Ты чай-то пей, пей.– Если я не куплю твою половину, я буду идиотом.
Обнаров взял листок бумаги и написал на нем цену.
Юдин дернул, ослабил галстук, расстегнул пуговицу ворота рубашки.
– Это я смогу собрать только к концу месяца.
– Неделя, Валера. Семь дней, – спокойно и холодно подытожил Обнаров. – В плюсы запиши, что я именно тебе предложение сделал.
Юдин встал, пошел к бару, налил две рюмки коньяку. Одну из них подал Обнарову.
– Семь так семь. Не передумаешь? Костя, ты душишь курочку, которая несет тебе золотые яйца.
– Не передумаю.
– Документы сегодня подпишем.
– Не подпишем. Я тебя, хитрую матрешку, знаю. Свяжешь меня обязательствами, проволокитишь с оплатой. Я и другому продать не смогу, и от тебя, как от козла молока… Утром – деньги, вечером – стулья, вечером – деньги, утором – стулья. Далее по классику!
