— Фиинбарр, — пророкотал голос за моей спиной.
— Клейтон, — отреагировал Финбар настолько дружелюбно, что не могло возникнуть сомнений в его искренности, — разреши мне представить моего особого друга, мисс Герань… гм-м…
— Я очарован, — сказал продюсер и на этот раз сжал мою руку, что было лучше, хотя немного больнее, чем посасывание.
— Вам понравилась пьеса? — спросила я.
Он серьезно взглянул на меня из-под густых седых бровей, в глазах читался укор.
— Я думаю, «нравиться» не совсем верное слово, мисс Герань. Сегодня вечером я был тронут. Я прикоснулся к священному великолепию. Думаю, этот парень наделен сверхъестественным даром.
Он говорил с сильным акцентом и слегка повышал тон каждый раз, когда произносил «Я думаю!». А потом посмотрел на потолок, как будто сказанное уже достигло его. Казалось, он наблюдает за своими словами, словно член секты шейкеров, готовый вот-вот затрястись. Но вместо этого Клейтон обратил свой разоблачительный взгляд на меня и спросил:
— Ты была в Техасе, мисс Герань?
— Нет, — сказала я, — но я уверена, что там замечательно.
— Цветы там, — он посмотрел на мою прическу, — цветут гораздо дольше, чем здесь, это точно… Хочешь поехать как-нибудь?
— С удовольствием.
— Фин-бой, — Клейтон потрепал Фин-боя по плечу, — привози эту маленькую леди с собой, когда приедешь. — Он посмотрел на меня. — Не отпускайте его от себя, мадам.
Финбар вцепился в мое плечо чуть сильнее, чем следовало бы.
— Тебе понравится там, дорогая, я уверен, — закончил Клейтон.
«Техас, — подумала я, — или Богнор[31], — какая разница в сырое февральское воскресенье».
— О да. — Я жеманно улыбнулась.
Я чувствовала, как Финбара пробирает легкая дрожь. И меня тоже. Еще немного в том же духе, и я, как любила выражаться моя бабушка, «свалюсь на пол».
В этой напряженной атмосфере я выбрала достаточно спокойную тему:
— А с фильмом вопрос уже решен?
Уловка сработала. Финбар тут же перестал трястись.
Джим, который беспрестанно вертел головой, как игрушечный болванчик, разговаривая одновременно с несколькими собеседниками, внезапно застыл на месте.
— Да, — сказал Клейтон, — и Финбар будет играть главную роль. — Он глубокомысленно похлопал его по спине. — Что скажешь? Договорились?
Я почувствовала, что Финбар совершенно расслабился. Он решительно произнес:
— Естественно, договорились.
Клейтон радостно рассмеялся.
Финбар радостно рассмеялся.
Я радостно рассмеялась.
На гребне всего этого восторга неожиданно возникла голова Джима, и прозвучали слова:
— Что ж, дело за контрактом.
— Конечно, конечно, — сказал Клейтон, — мы можем заняться этим завтра. Скажем, часов в десять, у меня в отеле?
Все пожали друг другу руки. Клейтон снова присосался к моей руке, после чего, напомнив про Техас и бросив на примулы последний, полный сожаления взгляд, позволил Джиму увести себя.
— Извини, — сказал Финбар, — все это было крайне неприятно. Но он очень хотел познакомиться с тобой. Они начинают считать людей своей собственностью, эти магнаты. — Глубокий вздох облегчения вырвался из его груди, и очень изысканным жестом Финбар подманил официанта, держащего поднос с напитками. — Думаю, мы это заслужили. — Финбар протянул мне бокал, и мы чокнулись. — Господи, готов спорить, Джимбо на седьмом небе от счастья. Он две недели потел ради этого. И я тоже. Думаю, именно поэтому было так тяжело сегодня играть. — Он потер затылок, на лице появилась грусть. — Раньше мне все давалось легко и абсолютно естественно. Учить слова, репетировать, играть премьерный спектакль, максимально выкладываться перед залом… А в этот раз меня настолько захватили мысли об этом надутом нефтепромышленнике и его долларах, что весь процесс превратился в борьбу…
— Финбар, — нежно сказала я, — сегодня ты играл просто замечательно, я никогда не забуду этого.
— Я дерьмо, — смиренно произнес он, — и более того, я начинаю все лучше понимать своего циничного, амбициозного героя — Кориолана.
— Что ж, это объясняет, почему ты был так хорош.
— Я всегда хорошо играю, — возразил он, забыв о скромности.
— Ну, скорее, вдохновенно…
— Герань, — сказал он, — не нужно меня хвалить, из-за этого я чувствую себя еще хуже. От тебя я ожидаю насмешек, какого-нибудь необычного физического выражения твоего неудовольствия, а вовсе не лести и восторгов.
— Лести ты никогда от меня не услышишь! — вскрикнула я. (Конечно, если только это не повысит мои шансы. Ему пришлось бы слушать дифирамбы часами, если бы я считала, что это поможет.)
— Ты такая естественная, — сказал Финбар, сильно растрогавшись. Я захлопала ресницами. — Даже не представляешь, с какой легкостью мы в нашем деле произносим слово «искренность». Иногда я спрашиваю себя, остался ли кто-нибудь, кто пользуется словом «правдивость»?
— О, перестань, — сказала я, — ты слишком все драматизируешь.
Но потом осознала всю глупость данного замечания. Я только что сказала наследнику трона Оливье, что он слишком все драматизирует! Это было так забавно, что я не смогла удержаться от смеха и слегка толкнула Финбара, чтобы он тоже повеселился.
— Драматизируешь, — хохотала я. — Понимаешь… — Мне никак не удавалось остановиться. — Ну же, — я снова толкнула его, — ты должен научиться смеяться над собой, если хочешь выжить…
Он пристально смотрел на меня и, мне кажется, ощущал неуверенность.
— Знаешь, — я вытерла глаза, стараясь хотя бы немного успокоиться, — мы смеемся, затем плачем, затем слабый вздох, и приходит смерть. Примерно так это звучит.
— Иди сюда, — и он неожиданно, но довольно грубо, что взволновало меня (помните фашиста, девушки?), схватил меня за руку и заставил встать около стены, на которой висело две картины: «живопись четких контуров»[32] — судя по тому, как они давили мне в спину. Финбар оперся о стену обеими руками, моя голова была между ними, и я оказалась в ловушке — когда-то на вечеринках мы называли такое положение «позиция волка», потому что оно всегда предвещало неизбежный тяжелый разговор. Я в надежде взглянула на Финбара, но поняла, что он всего лишь расстроен.
— В чем дело? — спросила я.
Он покачал головой и отвел глаза — посмотрел вниз, как будто стыдился чего-то.
— Ты такая красивая, — сказал он, — а я такой идиот.
— Неправда…
— Да, это так. Я собираюсь сниматься в этом фильме только из-за денег, вот и все. Он не интересен мне как актеру.
